И он вышел из дому, захватив горсть бобов, дабы в случае, если ему не удастся привести осла путем убеждения, он мог бы, по крайней мере, овладеть им посредством возбуждения в нем главного его порока — жадности. И когда он уже уходил, жена его еще крикнула ему:
— Но только смотри, о сын моего дяди, берегись, во всяком случае, чтобы не очень вспылить и не обидеть его, ибо ты ведь знаешь, что он очень щепетилен и, сверх того, он в качестве осла и в качестве кади, должно быть, упрям и мстителен вдвойне!
И, выслушав этот последний совет супруги своей, сборщик податей направился к дивану и вошел в залу заседаний, где на возвышении заседал кади.
И он остановился в самом конце залы, позади других, и, подняв руку, сжимавшую горсть бобов, принялся другой рукой делать кади знаки настойчивого подзывания, явственно означавшие: «Иди скорее! Мне нужно переговорить с тобой! Иди же!»
И кади заметил наконец эти сигналы и, узнав в человеке, который вызывал его, одного из наивных сборщиков податей, подумал, что он хочет переговорить с ним частным образом о каких-то важных делах или же сделать ему какое-нибудь безотлагательное сообщение от лица вали. И он тотчас встал, прервав судебное заседание, и последовал в прихожую за сборщиком податей, который, чтобы вернее привлечь его, шел впереди, показывая ему бобы и поощряя его голосом и движениями, как это делается относительно ослов.
Но как только оба они вышли в прихожую, сборщик податей наклонился к уху кади и сказал ему:
— Ради Аллаха, о друг мой, мне очень неприятно, и досадно, и обидно за тебя, что ты околдован какими-то чарами! И уж конечно, не для того, чтобы сделать тебе неприятность, явился я сюда за тобой, но мне необходимо тотчас же ехать по делам моей службы, и я не могу ждать, чтобы ты закончил здесь дела свои. И поэтому я прошу тебя без промедления превратиться вновь в осла и дать мне взобраться к тебе на спину.
И, видя, что кади в ужасе отступает от него, по мере того как он говорит, сборщик прибавил тоном величайшего соболезнования:
— Я клянусь тебе пророком, — мир и молитва да пребудут над ним! — что если ты сейчас же последуешь за мною, то никогда более не буду я колоть тебе зад острием погоняла, ибо знаю, что ты весьма чувствителен и весьма нежен в этой части особы твоей! Ну, пойдем же, милый мой ослик, добрый друг мой! И ты получишь сегодня вечером двойную порцию бобов и свежей медуницы!
Подумать только! А кади, полагая, что имеет дело с каким-нибудь сумасшедшим, вырвавшимся из сумасшедшего дома, все дальше и дальше пятился от него к двери в залу в величайшем изумлении и ужасе, сделавшись желтым, как шафран. Но сборщик податей, видя, что он вот-вот ускользнет от него, произвел быстрый поворот назад и кругом и поместился между ним и дверью в залу суда, закрыв собою выход. И кади, не видя ни одного сторожа, ни кого-либо, кого можно было бы позвать на помощь, решил действовать путем кротости, осторожности и уступок; и он сказал сборщику податей:
— Вероятно, о господин мой, ты потерял своего осла и, как мне кажется, желал бы возместить потерю. Ничто, по моему мнению, не может быть справедливее. Так вот тебе от меня триста драхм, дабы ты мог купить себе другого. А так как сегодня базарный день и большой выбор домашнего скота, то тебе нетрудно будет выбрать за эту цену самого лучшего осла. Уассалам!
И, говоря таким образом, он вынул из пояса своего триста драхм, вручил их сборщику податей, который принял этот дар, и возвратился в залу заседаний, приняв важный и озабоченный вид, как если бы только что выслушал сообщение о весьма серьезном деле. И он говорил самому себе: «Клянусь Аллахом! Я сам виноват, что потерял таким образом эти триста драхм. Но это все же лучше, чем довести это дело до скандала в присутствии моих подсудимых. Да к тому же я отлично сумею вознаградить себя относительно денег, описывая имущество обвиняемых».
И он снова занял свое место и возобновил судебное заседание.
Вот и все, что случилось с ним.
Что же касается сборщика податей, то о нем скажу вот что. Когда он явился на базар, чтобы купить себе осла, то принялся внимательно, не стесняясь временем, осматривать всех предлагаемых животных одного за другим.
И наконец, заметив отличного осла, казалось, отвечающего всем поставленным условиям, он подошел, чтобы осмотреть его вблизи, как вдруг узнал собственного осла. И осел также узнал его и, заложив назад уши, принялся сопеть и кричать от радости. Но сборщик податей, сильно задетый его дерзостью после всего, что произошло, стал пятиться от него, махая на него руками, и воскликнул: