Что же касается царевича Хассана и его супруги Нуреннахар, то, ввиду того что они не принимали никакого участия в этом заговоре, царевич Хоссейн, сделавшись султаном, назначил ему в удел лучшую область царства и оставался с ними в самых дружеских отношениях.
И жил царевич Хоссейн со своей супругой, прекрасной джиннией, в утехах и благоденствии. И они оставили многочисленных потомков, которые царствовали после их смерти многие и многие годы. Но лишь один Аллах всеведущ!
И Шахерезада, рассказав эту историю, умолкла. И сестра ее Доньязада сказала ей:
— О сестра моя, как сладостны, мудры, изысканны твои слова!
И Шахерезада улыбнулась и сказала:
— Но можно ли это сравнивать с тем, что я расскажу вам, если только это будет дозволено мне царем!
И царь Шахрияр сказал себе: «Что же еще может она рассказать, чего я не знал бы?»
И он сказал Шахерезаде:
— Даю тебе позволение!
И Шахерезада сказала царю Шахрияру:
ИСТОРИЯ ЖЕМЧУЖНОГО ПУЧКА
Жил, о царь благословенный, в древние времена правитель. В летописях мудрых и книгах минувших времен говорится, что эмир правоверных аль-Му-тазз Биллах, шестнадцатый халиф из династии Аббасидов, внук аль-Му-таваккиля Алаллаха и внук Гаруна аль-Рашида, был одарен благородной душой, бестрепетным сердцем и возвышенными чувствами, что он был исполнен очарования и изящества, благородства и прелести, мужества и доблести, величия и мудрости, что силой и смелостью равнялся он львам и при этом обладал столь утонченным духом, что его считали одним из первых поэтов своего времени. И в Багдаде, его столице, для помощи в управлении делами неизмеримого его царства, у него было шестьдесят визирей, исполненных неутомимого усердия, которые пеклись об интересах народа столь же деятельно и неусыпно, как и их повелитель. Благодаря всему этому ни одно происшествие, как бы оно ни было ничтожно на первый взгляд, не оставалось скрытым среди всего того, что делалось в его царствование в странах, простиравшихся от пустыни Шам до границ Магриба и от гор Хорасана и Восточного моря до отдаленнейших пределов Индии и Афганистана.
И вот однажды, когда он прогуливался с Ахмадом ибн Хамдуном, ближайшим его рассказчиком и любимым застольником, тем самым, которому мы обязаны устной передачей стольких прекрасных историй и дивных поэм древних предков наших, он приблизился к дому, принадлежавшему, если судить по внешнему виду, какому-то важному господину. И дом этот весьма изящно скрывался среди садов и гармоничностью своей архитектуры свидетельствовал о вкусе его владельца более деликатно, чем это мог бы выразить самый красноречивый язык. И для того, кто, подобно халифу, обладал чувствительным глазом и внимательной душой, это жилище было само красноречие.
И вот когда оба они присели на мраморную скамейку у фасада дома, расположились здесь отдохнуть и стали вдыхать прохладу ветерка, насыщенного благовониями лилий и жасмина, они увидали перед собой двух юношей, выходящих из тени сада, прекрасных, как луна в четырнадцатый день ее появления. И они разговаривали друг с другом, не замечая присутствия двух незнакомцев на мраморной скамейке. И один из них говорил своему спутнику:
— Да сотворит Небо, о друг мой, чтобы и в этот чудесный день явились случайные гости и навестили нашего господина! Он опечален уже тем, что час обеда наступил, а нет никого, кто бы с ним разделил его, тогда как обыкновенно он видит рядом с собою друзей-иноземцев, которых он любезно угощает и которым оказывает широкое гостеприимство.
И второй юноша отвечал:
— Верно! Сегодня впервые наш господин сидит одиноко в зале празднеств. И это очень странно, что, несмотря на сладость этого весеннего утра, ни один гуляющий не избрал для своего отдыха наших садов, столь прекрасных, что побывать в них приходят обыкновенно даже из очень отдаленных мест.
Услышав эти слова двух юношей, аль-Мутазз был крайне удивлен не только тем, что в его столице оказалось столь высокопоставленное лицо, жилище которого ему неизвестно, но еще и тем, что этот человек вел жизнь совершенно исключительную, и тем, что он не любил уединения во время трапезы. И он подумал: «Ради Аллаха! Я, халиф, часто люблю быть один на один с самим собою, и я умер бы в самый короткий срок, если бы мне пришлось чувствовать постоянно чужую жизнь рядом с моей, — столь бесценно иногда уединение!»
И он сказал верному своему застольнику:
— О Ибн-Хамдун, о рассказчик с медовым языком, ты, который знаешь все истории минувших времен и не пренебрегаешь ни одним из происшествий современности, знал ли ты о существовании этого человека, владельца этого дворца? И не думаешь ли ты, что нам необходимо безотлагательно познакомиться с одним из наших подданных, жизнь которого настолько отличается от жизни других людей и удивляет своей одинокой пышностью? А впрочем, не дает ли это мне случая выказать по отношению к одному из моих подданных радушие, еще более великолепное, чем то, с которым он, должно быть, принимает своих случайных гостей?