— А теперь, когда я закончила песни зефира и цветов, я расскажу вам, если хотите, о мои повелители и повелительницы, несколько песен птиц. Вот первая песня — ласточки…
В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,
она сказала:
А теперь, когда я закончила песни зефира и цветов, я расскажу вам, если хотите, о мои повелители и повелительницы, несколько песен птиц.
Вот первая песня — ласточки:
Я странница.
В отличие от своих братьев-птиц,
населяющих дупла и ветви деревьев,
я выбираю для жилья террасы и дома,
селюсь рядом с людьми,
обществом образованных людей
я наслаждаюсь.
Но для них я странница.
Я не причиняю жителям ни малейшего вреда,
довольствуюсь тем, что сооружаю в их доме
свою келью из всего, что найду на берегах рек
и близ ручьев.
Бывает, что людей в доме много,
но я не прошу их делиться со мною припасами,
а отправляюсь искать себе пропитание
в безлюдных местах.
Осторожность, с которой я воздерживаюсь
от претензий на то, что есть у моих хозяев,
примиряет их с моим присутствием, ибо,
если бы я хотела принять участие в их трапезах,
они не впустили бы меня в дом свой.
Я с ними, когда они собираются вместе,
но я улетаю, когда они принимаются за трапезу.
Меня привлекает их человечность,
а не их пиры.
Я не ищу пшеницу — я ценю их достоинства.
Я хочу дружбы, а не зерен.
Я строго воздерживаюсь от всего,
чем обладают люди,
и всем сердцем привязываюсь к ним,
поэтому меня принимают в доме
как грудного ребенка.
— А теперь, если хотите, о мои повелители повелительницы, я расскажу вам песню совы.
Говорят, что я знаток мудрости.
Но увы! Кто поистине мудр?!
Мудрость, покой и счастье можно найти только в конце жизни.
По крайней мере, тогда есть шанс
встретить их.
Как только я рождаюсь,
я удаляюсь от мира.
Как капля воды — первоисточник потока,
так и общество — источник бедствий.
Я никогда не искала в нем счастья.
Роскошные дворцы — для несчастных сердец,
а деликатесы — для бедных духом.
Укромное местечко в старых развалинах —
вот мое уединенное жилище.
Там, вдали от прочих птиц, друзей и родственников,
я застрахована от несчастий и мне нечего бояться чужой зависти.
В своем одиночестве я научилась размышлять и медитировать.
Я часто думаю о душе своей —
о хорошем, что она может сотворить,
и о дурном, в чем она, может быть,
и не виновата.
Я обратила взор внутрь себя и поняла:
от радостей и удовольствий ничего не остается,
и мир — это огромная пустота в пустоте.
Я не умею выразить то, о чем думаю,
но есть вещи, объяснить которые невозможно.
Я позабыла моих братьев-птиц,
оставила семью свою, имущество и родину,
равнодушно прошла мимо дворцов и выбрала дыру в старой стене.
Я предпочитаю одиночество и выбираю самопознание.
Вот почему меня называют знатоком мудрости.
Но увы! Кто поистине мудр?!
— А теперь, если хотите, о мои повелители повелительницы, я расскажу вам, о чем поет сокол.
Я молчалив, это правда.
Иногда я бываю очень мрачным.
Конечно, я не соловей,
напичканный всякими глупостями,
чье непрекращающееся пение
утомляет птиц
и несдержанность языка
привлекает все несчастья.
Я верен правилам молчания.
Скупость языка — это, пожалуй,
единственная моя заслуга,
а добросовестное выполнение
своих обязанностей, возможно,
единственное мое совершенство.
Плененный людьми, я замкнут
и никогда не раскрываю им глубин мыслей своих.
Никогда они не увидят меня плачущим
по прежней жизни моей.
Обучение — вот что для меня новая жизнь.
Кроме того, мой хозяин любит меня, и,
опасаясь, как бы мои холодность и сдержанность
не переродились в ненависть,
он закрывает мне глаза капюшоном,
следуя строкам Корана:
«Не расширяй зрение».
Он привязывает язык мой к клюву,
ибо в Коране сказано:
«Не мели языком».
Наконец, он стягивает мои ноги путами,
ибо в Коране сказано:
«Не ходи по земле горделиво».
Я страдаю от этого, но всегда молчу
и не жалуюсь — терплю зло человеческое.
И под мраком капюшона
наконец созревают мысли мои,
обучение заканчивается.
И тогда цари — слуги мои,
их царственная длань — отправная точка полета моего,
а запястья — под гордыми ногами моими.