Затем Иблис сделал знак всем окружающим — и тотчас же вошли джинны-носильщики, и у каждого из них в руках был сундук. Они поставили перед Тохфой сундуки, которых было ровно двенадцать и все одинаковые. И Иблис открыл их один за другим, чтобы показать их содержимое Тохфе. И он сказал ей:
— Это твоя собственность!
И первый сундук был целиком заполнен драгоценными камнями; второй — золотыми динарами; третий — слитками золота; четвертый — золотыми украшениями; пятый — золотыми канделябрами; шестой — сухим вареньем и прочими сладостями; седьмой — шелковыми тканями; восьмой — духами и эссенциями; девятый — музыкальными инструментами; десятый — золотыми подносами; одиннадцатый — платьями из парчи, а двенадцатый — шелковыми платьями всех цветов.
И когда Тохфа взглянула на содержимое этих двенадцати сундуков, Иблис сделал еще один знак джиннам-носильщикам, которые немедленно закрыли сундуки и выстроились в правильном порядке позади Тохфы. И когда царица Камария, правительница джиннов, пришла, плача, проститься с повелительницей птиц, то сказала ей:
— О сестра моя, увы, ты покидаешь нас! Но ты позволишь нам хоть иногда приходить к тебе туда, где ты живешь, и радоваться при виде лика твоего, заставляющего душу воспарять? И мне также хочется, вместо того чтобы оставаться невидимой, отныне принять облик земной девушки, чтобы я могла будить тебя дыханием своим.
И Тохфа сказала:
— От всего сердца, о сестра моя Камария! Ну конечно, пожалуйста! Я буду счастлива просыпаться и чувствовать, что ты рядом!
И они поцеловались в последний раз, передав друг другу тысячу «салам» и тысячу уверений в любви.
Затем к Тохфе подошел Иблис, он подставил ей свою спину и усадил ее к себе на шею. И среди прощаний и вздохов сожаления он улетел вместе с нею, а за ним последовали джинны-носильщики с сундуками на спинах. В мгновение ока все они благополучно прибыли во дворец эмира правоверных в Багдаде. И Иблис осторожно опустил Тохфу на ее кровать, а джинны-носильщики расставили двенадцать сундуков у стен в правильном порядке. И, поцеловав землю между рук повелительницы птиц, все они ушли так же, как и пришли, вслед за Иблисом, не произведя ни малейшего шума. И когда Тохфа оказалась в своей комнате и на своей кровати, ей показалось, что она никогда не покидала ее, и она подумала, что все, что произошло с нею, было всего лишь сном. Поэтому, чтобы убедиться в реальности своих приключений, она взяла лютню, настроила ее и сыграла на ней по-новому, так, как научил ее Иблис, и пропела несколько стихов. И евнух, который сторожил ее комнату, услышав эту игру и ее голос, воскликнул:
— Клянусь Аллахом! Это игра моей хозяйки Тохфы!
И он бросился прочь, как человек, преследуемый ордой бедуинов, и, падая и вставая, прибежал к главному евнуху, меченосцу Масруру, который, по обычаю, стоял на страже у дверей покоев эмира правоверных. И он упал к ногам его, восклицая:
— Йа сиди! Йа сиди!
И Масрур спросил его:
— Что с тобой? И что ты здесь делаешь в такой час?
И евнух ответил:
— Поспеши, йа сиди, разбудить эмира правоверных! Я принес хорошие вести!
А Масрур начал ругать его, говоря:
— Ты что, сошел с ума, Сауаб?! Ты думаешь, что я способен разбудить господина нашего халифа в такой час?!
Но тот стал настаивать и так громко кричать, что халиф услышал этот шум и проснулся. И он спросил:
— Йа Масрур, что за шум?
И Масрур, дрожа, ответил:
— Это Сауаб, о господин мой, смотритель шатра, он пришел сюда и сказал мне: «Разбуди эмира правоверных».
И халиф спросил:
— Что ты хотел сказать мне, о Сауаб?
Но евнух мог только повторять:
— Йа сиди! Йа сиди!
Тогда аль-Рашид сказал одной из молодых рабынь, которая приглядывала за его сном:
— Иди посмотри, в чем там дело.
Тогда рабыня вышла к евнухам и привела того, кто охранял шатер. И он был в таком состоянии, что, увидав эмира правоверных, забыл поцеловать землю между рук его и крикнул ему, как если бы он говорил с одним из своих товарищей-евнухов: