Что же касается аль-Рашида, то, найдя, к своей радости, любимицу свою Дивное Сердце, он украсил и осветил Багдад от одного берега до другого и устроил великолепные пиршества, на которых не был забыт ни один бедняк. И во время этих праздников Ишах аль-Надим, который был более, чем когда-либо, почитаем и обласкан, публично спел песню, которой из благодарности Тохфа не упустила возможности обучить его. И это была мелодия, которой ее, в свою очередь, научил сам Иблис — да бежит он нас!
Аль-Рашид и Дивное Сердце продолжали вести восхитительную жизнь в достатке и любви, пока не пришла к ним неизбежная строительница гробниц — смерть.
— Такова, о счастливый царь, — продолжила Шахерезада, — история о юной Тохфе аль-Кулуб, Дивном Сердце, повелительнице птиц.
И царь Шахрияр восхитился этой чудесной историей Шахерезады, стихами и песнями цветов и птиц, особенно песней удода и песней ворона. И он сказал себе: «Клянусь Аллахом! Эта дочь моего визиря стала для меня благословением. И человек ее достоинств и талантов не заслуживает смерти. Поэтому, прежде чем я решу это дело, я должен поразмышлять о нем некоторое время. И кстати, возможно, у нее есть и другие, не менее замечательные истории, которые она может рассказать мне». И он был в приподнятом настроении, которого никогда раньше не ощущал. И чувство это было настолько сильным, что он не смог удержаться, прижал Шахерезаду к сердцу своему и сказал ей:
— Блаженны девушки, похожие на тебя, о Шахерезада. Эта история довела меня до крайнего восхищения, ибо она содержит песни цветов и птиц и великое учение, которое обогатило меня. Итак, добродетельная и многоречивая дочь визиря моего, если у тебя есть еще одна, две, три или четыре подобные истории, не медли и начни их рассказывать, потому что сегодня ночью я чувствую душу свою утешенной и освеженной твоими словами, а сердце мое покорено твоим красноречием!
И Шахерезада ответила:
— Я всего лишь раба господина моего царя, и его похвала выше всех моих достоинств. Но если ты хочешь, чтобы я рассказала тебе несколько историй о женщинах, начальниках стражи и прочем, боюсь, мои слова могут оскорбить твой разум и любовь твою к красоте, ибо в них будет слишком много свободы и смелости, поскольку, о царь времен, люди обычно не прибегают к высокому слогу, а их выражения выходят порой за рамки приличия. Так что, если ты хочешь, чтобы я к ним перешла, я сделаю это, но если хочешь, чтобы я умолкла, я буду молчать!
И царь Шахрияр ответил:
— Конечно, Шахерезада, ты можешь говорить! Женщины больше ничем не могут меня удивить, ибо я знаю, что они подобны перекрученному ребру; хорошо известно, что, если кто-то хочет выпрямить кривое ребро, он еще больше его скручивает, а если быть настойчивым, его можно сломать. Так что говори без опаски, ибо с того дня, когда произошло предательство этой проклятой жены, о котором ты знаешь, мудрость покинула меня!
И после этих последних слов лицо царя Шахрияра внезапно потемнело, глаза сузились, брови нахмурились, кожа побледнела и его настроение стало мрачным. И это его состояние было вызвано воспоминанием о старом происшествии. И когда маленькая Доньязада увидела эту перемену, которая не предвещала ничего хорошего, она сразу воскликнула:
— О сестра моя, пожалуйста, поспеши рассказать нам о начальниках стражи и о женщинах и не опасайся этого благовоспитанного царя, который хорошо знает, что женщины подобны драгоценным камням — у них могут быть пятна, дефекты и трещинки, а в остальном они чисты, прозрачны и крепки. А он знает лучше нас с тобой, как изменить мир к лучшему и не путать драгоценности с обычными камнями!
И Шахерезада сказала:
— Ты говоришь верно, малышка! Поэтому я собираюсь от всего сердца рассказать нашему повелителю историю об аль-Малике аз-Захире Рукн ад-Дине Бейбарсе аль-Бундукдари, начальниках его стражи и о том, что с ними случилось!
И Шахерезада начала так: