– В таком случае, – проговорил Ятчик вкрадчиво, как змея, – готов ли ты выступить против ворданаев?
Хтоба застыл. Джаффа ясно видел уготованную ему западню. Куда больше, чем иноземцев, генерал опасался священников. Если он выведет свой корпус из города и ослабит силы в сражении – где гарантия, что по возвращении его ждет дружеский прием?
– Друзья мои, – вслух сказал Джаффа, – в городе до сих пор неспокойно. Не все приняли Искупление. Вполне возможно, что рас- хемы просто собираются переждать, а если это так – предлагаю и нам сделать то же самое.
– Верно! – подхватил Хтоба. – Мои солдаты нужны здесь, чтобы поддерживать порядок.
На самом деле хмельные аскеры скорее наносили ущерб общественному порядку, нежели помогали его поддерживать, но у Джаффы хватило ума об этом промолчать. Ятчик улыбнулся:
– Стало быть, генерал, вы целиком и полностью разделяете мою точку зрения.
Хтоба что-то буркнул, неохотно признавая его правоту. Джаффа обратился к Призраку:
– Можем ли мы рассчитывать на то, что ты и впредь будешь нам сообщать о передвижениях иноземцев?
Малик дан-Белиал едва заметно склонил голову в маске.
– И все же, – сказал он, – я не думаю, что иноземцы останутся сидеть в Сархатепе.
– Почему? – спросил генерал, которому явно не терпелось поскорей завершить совет.
– Один из тысяч прибывших обладает истинным могуществом. Абх-наатем. Вряд ли он отправился в столь дальний путь без необходимости.
Хтоба снова презрительно фыркнул:
– Значит, ворданаи выслали против нас колдуна? Поглядим, окажутся ли его чары сильнее наших пушек.
– Никакая магия расхемов не способна устоять перед мощью богов, – подхватил Ятчик. – Тем, кто верит в Искупление, нет нужды опасаться демонических чар.
Призрак лишь снова пожал плечами.
Солнце опускалось к горизонту, когда Главный блюститель вошел в трущобы Эш-Катариона. Разукрашенный плащ и жезл, который являлся символом его власти, он сменил на одеяние торговца – грубую коричневую накидку, подпоясанную веревкой, – а у бедра его покачивалась массивная дубинка.
В городе существовали кварталы, на которые власть блюстителей никогда не распространялась, кроме как номинально, и место, куда направлялся Джаффа, как раз было одним из них. Некогда между стражами закона и его нарушителями существовал негласный уговор. Преступники вершили свои темные дела без лишнего шума и заботились о том, чтобы трупы, время от времени проплывавшие по реке, ни в коем случае не были при жизни богатыми либо влиятельными господами. Взамен блюстители закрывали глаза на преступные деяния.
Этот хрупкий мир канул в небытие с приходом Искупления – вкупе со всеми неписаными законами, на которых держалась жизнь древнего города. Одни трущобы практически обезлюдели, так как нищий сброд толпами хлынул под знамена искупителей. Другие превратились в вооруженные лагеря, и после налетов и ответных вылазок на улице зачастую валялись трупы – на потеху стаям диких псов.
Поэтому Джаффа шел, положив руку на дубинку, и грозно поглядывал на немытых ребятишек, которые следили за ним из-за дверей и проулков. Редкие взрослые, попадавшиеся ему на пути, шагали торопливо, опустив глаза, всем видом показывая, что поглощены собственными делами. Этот трущобный квартал, который по причинам, известным только историкам, назывался Висячим Садом, был одним из тех, где ревностнее всего предавались делу Искупления. Жилища людей, последовавших за священным пламенем, мгновенно заполонили орды юных бродяг, постоянно ищущих место для ночлега, где их не побеспокоят воры, сводники или блюстители.
Вместе с этими самовольными поселенцами в квартале появились и другие – те, кто стремился скрыться от новых правителей Эш- Катариона. С главной улицы, где из утрамбованной земли местами торчали булыжники бывшей мостовой, Джаффа свернул в узкий переулок. Извиваясь змеей, поворачивая то вправо, то влево, улочка наконец вывела его в неправильной формы внутренний двор.
Здесь еще сохранились остатки древних архитектурных изысков столицы, благополучно пережившие настырный натиск лет и прекращающийся спрос на тесаный камень. Посреди двора располагался широкий, давно высохший фонтан, за которым присматривало видавшее виды изваяние божества, раскинувшего каменные руки в благословляющем жесте. Время и непогода трудились над его лицом до тех пор, пока черты божества не стали совершенно неузнаваемыми. Двор до сих пор был вымощен неровными плитами, и в щелях между ними пробивалась жесткая колючая трава.