Выбрать главу

Особый интерес представляют стихи, в которых христианская традиция сталкивается с языческой. К таким произведениям относится повесть (известная в разных вариантах) о судьбе Ойсина, сына знаменитого вождя Финна Мак Кумала. Увлеченный волшебной девой по имени Ниав в странствие по зачарованным островам, Ойсин проводит с ней триста лет, которые пролетают, как три дня, и вновь вступив на берег Ирландии, превращается в дряхлого старика. Тогда-то он встречает святого Патрика, и между ними происходит обмен речами, Патрик прославляет Христа и монашескую жизнь, а Ойсин, перенесенный, как на машине времени, в чужой век, жалуется на свою судьбу немощного старца и вспоминает золотые времена ушедшего в прошлое языческого мира, охоту, пиры и сражения.

К этому же роду принадлежит монолог Старухи из Берри, вспоминающей молодые годы и жалующейся на постигшую ее старость. По легенде, под конец жизни она раскаялась и стала монахиней. В ее стихах явно больше языческого, чем христианского. Она сравнивает доблестных королей и воинов, которых когда-то любила, и нынешних молодых — явно не в пользу последних:

Вы, нынешние, — сребролюбы, живете вы для наживы: зато вы сердцами скупы и языками болтливы.

Описывая свою жалкую старость, она достигает настоящего пафоса, величия в горе; цикл Безумной Джейн Йейтса, безусловно, берет начало отсюда. Ключевая строфа, которая, на мой взгляд, прямо соотносит Старуху из Берри с евангельской Марией Магдалиной, возникает как бы ненароком и без связи с предыдущими:

Когда бы знал сын Марии, где ложе ему готовлю! — немало гостей входило под эту щедрую кровлю.

Заключительная строфа этого стихотворения сравнивает жизнь человека с явлением природы — и противопоставляет их, не оставляя слушателю никакого утешения:

Блаженна скала морская: прилив ее приласкает, отлив, обнажив, покинет — и снова прилив прихлынет.
Лишь мне не дождаться, сирой, большой воды — после малой, что прежде приливом было, отливом навеки стало.

Ранняя ирландская лирика уникальна по своему тонкому чувству природы, гармоничному растворению в ней. Для друида, поэта-жреца архаической эпохи, характерно почитание деревьев, древобожие. Слово «друид» происходит от слова doire, что значит «дубовая роща». Монахи и святые отшельники зачастую выходили из среды друидов. Мы вспоминаем это, читая песню Морбана-отшельника, славящего свою лесную жизнь:

Тис нетленный — мой моленный   дом лесной; дуб ветвистый, многолистый —   сторож мой.
Яблок добрых, алых, облых —   в куще рай; мних безгрешен, рву с орешин   урожай.

Древнеирландские поэты описывали природу во всех ее проявлениях, не только отрадных, но и страшных — вроде бури, застигающей корабль вдали от берегов, во владениях морского бога Лера:

Над долиной Лера — гром; море выгнулось бугром; это буря в бреги бьет, лютым голосом ревет, потрясая копием!

В повести о безумном короле Суибне, дошедшей до нас в версии XII века, рассказывается о ссоре языческого короля со святым монахом, который, в отместку за обиду, лишил короля разума. Превратившись в какое-то странное существо — получеловека, полуптицу, Суибне обречен скитаться по дебрям Ирландии, нигде не находя себе пристанища. В жалобах короля, страдающего от зимней стужи, чувствуется такая дрожь нагой человеческой плоти, что вспоминается шекспировский Лир в степи и нищий Том из Бедлама, застигнутые бурей в степи:

Тяжко мне! грядет закат: ветр и хлад — а я нагой, ноги сбиты, бледен лик, — сколь велик ты, всеблагой!

Расцвет монастырской культуры в Ирландии прервали в IX–XI веках набеги викингов. Желанной целью для этих морских разбойников были богатые монастыри, расположенные вблизи побережья. Грабежи и пожары нанесли огромный урон монастырским библиотекам. О том, что погибло, можно судить по сохранившимся образцам иллюминированных рукописей раннего Средневековья, например знаменитой «Книге из Келлса». Несомненно, много утрачено и памятников древней поэзии — в том числе тех «случайных» стихотворений, что возникали под пером монахов-переписчиков в минуту отдыха и записывались где-нибудь на свободном месте рукописи. Среди этих маргиналий обнаруживались такие жемчужины, как «Монах и его кот», «Дрозд над Лох-Лайхом» и «Монах в лесочке».