Высь от знамен черна,
Кони храпят в тревоге,
Пешие, как стена
Против другой стены,
Лучшие — сражены:
Все остается в Боге.
Дом, стоявший пустым
Столько, что на пороге
Зазеленели кусты,
Вдруг в огнях просиял,
Словно там будет бал:
Все остается в Боге.
Вытоптанная, как тропа,
Помнящая все ноги
(Их же была толпа), —
Радуется плоть моя
И ликует, поя:
Все остается в Боге.
БЕЗУМНАЯ ДЖЕЙН ГОВОРИТ С ЕПИСКОПОМ
Епископ толковал со мной,
Внушал и так и сяк:
«Твой взор потух, обвисла грудь,
В крови огонь иссяк;
Брось, говорит, свой грязный хлев,
Ищи небесных благ».
«А грязь и высь — они родня,
Без грязи выси нет!
Спроси могилу и постель —
У них один ответ:
Из плоти может выйти смрад,
Из сердца — только свет.
Бывает женщина в любви
И гордой и блажной,
Но храм любви стоит, увы,
На яме выгребной;[129]
О том и речь, что не сберечь
Души — другой ценой».
Спи, любимый, отрешись
От трудов и от тревог,
Спи, где сон тебя застал;
Так с Еленою Парис,
В золотой приплыв чертог,
На рассвете засыпал.
Спи таким блаженным сном,
Как с Изольдою Тристан
На поляне в летний день;
Осмелев, паслись кругом,
Вскачь носились по кустам
И косуля, и олень.
Сном таким, какой сковал
Крылья лебедя[131] в тот миг,
Как, свершив судьбы закон,
Словно белопенный вал,
Отбурлил он и затих,
Лаской Леды усыплен.
«Я РОДОМ ИЗ ИРЛАНДИИ»[132]
«Я родом из Ирландии,
Святой земли Ирландии, —
Звал голос нежный и шальной, —
Друг дорогой, пойдем со мной
Плясать и петь в Ирландию!»
Но лишь единственный из всех
В той разношерстной братии,
Один угрюмый человек
В чудном заморском платье
К ней повернулся от окна:
«Неблизкий путь, сестра;
Часы бегут, а ночь темна,
Промозгла и сыра».
«Я родом из Ирландии,
Святой земли Ирландии, —
Звал голос нежный и шальной, —
Друг дорогой, пойдем со мной
Плясать и петь в Ирландию!»
«Там косоруки скрипачи, —
Он закричал отчаянно, —
И неучи все трубачи,
И трубы их распаяны!
Пускай колотят в барабан,
С размаху струны рвут, —
Какой поверит здесь болван,
Что лучше там, чем тут?»
«Я родом из Ирландии,
Святой земли Ирландии, —
Звал голос нежный и шальной,
Друг дорогой, пойдем со мной
Плясать и петь в Ирландию!»
КЛОЧОК ЛУЖАЙКИ
Кроме картин и книг
Да лужайки в сорок шагов
Что мне оставила жизнь?
Тьма изо всех углов
Смотрит, и ночь напролет
Мышь тишину скребет.
Успокоенье — мой враг.
Дряхлеет не только плоть,
Мечта устает парить,
А жернов мозга — молоть
Памяти сор и хлам,
Будничный свой бедлам.
Так дайте же пересоздать
Себя на старости лет,
Чтоб я, как Тимон и Лир,
Сквозь бешенство и сквозь бред
Как Блейк, сквозь обвалы строк
Пробиться к истине мог!
Так Микеланджело встарь
Прорвал пелену небес
И, яростью распалясь,
Глубины ада разверз;
О зрящий сквозь облака
Орлиный ум старика!
Вы спросите, что я узнал, и зло меня возьмет:
Ублюдки Кромвеля везде, его проклятый сброд.
Танцоры и влюбленные железом вбиты в прах,
И где теперь их дерзкий пыл, их рыцарский размах?
Один остался старый шут, и тем гордится он,
Что их отцам его отцы служили испокон.
Что говорить, что говорить,
Что тут еще сказать?
вернуться
Но храм любви стоит, увы, / На яме выгребной. — У Блейка в поэме «Иерусалим» есть слова: «Ибо я сделаю место их любви и радости местом выбросов (экскрементов)».
вернуться
Основано на древнеирландском стихотворении «Сон Диармайда».
вернуться
Сном таким, какой сковал / Крылья лебедя… — См. стих. «Леда и лебедь».
вернуться
Источником является фрагмент рукописи XIV века. Подстрочный перевод: «Я родом из Ирландии, / святой земли Ирландии, / добрый сэр, прошу вас, / ради всего святого, / пойдемте плясать со мной в Ирландию». Считается, что это одна из старейших сохранившихся английских плясовых песен. Йейтса, по-видимому, привлекло в ней то, что текст вложен в уста ирландской девушки и сочинен, надо думать, каким-нибудь ирландским менестрелем.
вернуться
В письме к Дороти Уэлсли 8 января 1937 года Йейтс упомянул, что пишет о Кромвеле, «который был Лениным своего времени»: «Я говорю устами ирландского странствующего барда».