Дублин, 1904
Далекий дождь бормочет над Рахуном,
Где мой любимый спит.
Печальный голос в тусклом свете лунном
Сквозь ночь звучит.
Ты слышишь, милый,
Как он зовет меня сквозь монотонный
Шорох дождя — тот мальчик мой влюбленный
Из ночи стылой?
В такой же стылый час во мраке черном
И мы с тобой уснем —
Под тусклою крапивой, мокрым дерном
И сеющим дождем.
Триест, 1913
Ни птицы в небе, ни огня в тумане —
Морская мгла;
Лишь вдалеке звезда-воспоминанье
Туман пролегла.
Я вспомнил ясное чело, и очи,
И мглу волос,
Все затопивших вдруг, как волны ночи, —
И бурю слез!
К чему теперь роптать, припоминая
Пыл тех ночей, —
Ведь разве не была она, чужая,
Почти твоей?
Триест, 1914
Над пирсом ветер воет,
Прибоя грозен рев;
Песком и грязной пеной море моет
Горсть валунов.
Я чувствую зловещей
Холодной тьмы порыв,—
Дрожащие мальчишеские плечи
От шквала заслонив.
Под нами стонут сваи,
Темна небес юдоль;
А в сердце — бесконечная, слепая
Любовь — и боль!
Триест, 1914
ЛУННАЯ ТРАВА[161]
О bella bionda,
Sei come l'onda![162]
Узором зыбких звездных блесток
Украсит ночь свою канву
В саду, где девочка-подросток
Сбирает лунную траву.
На волосах роса мерцает,
Целует веки ей луна;
Она, сбирая, напевает:
О, ты прекрасна, как волна!
Как залепить мне воском уши,
Чтоб этот голос в сердце стих,
Чтобы не слушать мне, не слушать
Ее напевов колдовских!
Триест, 1915
ПРИЛИВ
На скалах плети ржаво-золотисты,
Колышет их пресыщенный прилив;
День сумрачный навис над ширью мглистой,
Крыла раскрыв.
Пустыня волн вздымает и колышет
Растрепанную гриву — а над ней
Усталый день брезгливой скукой дышит
В лицо зыбей.
Вот так же зыблет, о лоза златая,
Твои плоды мятежная струя —
Безжалостная, буйная, пустая,
Как жизнь моя.
Триест, 1915
НОКТЮРН
Рой бледных звезд —
Как погребальный факел,
Подъятый к небесам.
Под сводами — парящих арок мост,
В кромешном брезжит мраке
Полночный храм.
О серафим!
Погибших плачут сонмы,
Втекая в неф,
Когда кадилом зыблешь ты своим,
В безлунный купол темный
Глаза воздев.
И гулкий звон —
Звон мертвый, погребальный —
Тревожит глушь,
И мерзлый пар, клубясь со всех сторон,
Восходит над печальной
Пустыней душ.
Триест, 1915
ОДИН
В мерёжах лунно-золотых
Ночь — кисея;
Рябь от огней береговых
Влечет струя.
В потемках шепот камыша
Как бред — о ней…
И то, чем тешится душа,
Стыда стыдней.
Цюрих, 1916
АКТЕРЫ В ПОЛНОЧНОМ ЗЕРКАЛЕ[163]
Они бормочут о любви. Заткни
Ухмылку рта щербатого. Уйми
Трепет и стыд
Зудящей плоти — пусть умрут они!
От затхлых песен, слепленных тайком.
Как изо рта кошачьего, разит
Дурным душком.
Вот седина, смотри,
Сквозь кожу кости острые торчат.
Пусть пьют другие с губ сей срам и смрад;
То, что ты видишь, не для серенад.
Но голод жжет.
Так вырви сердце — вырви и пожри,
Как пряный плод!
Цюрих, 1917
вернуться
В основе этого стихотворения — рассказ жены Джойса, Норы, о юноше, который когда-то любил ее и умер от любви. Тот же самый сюжет, что и в самом знаменитом из «Дублинских рассказов» Джойса «Мертвые».
вернуться
Все кончено (ит.).
По мнению Р. Эллмана, в стихотворении отразились воспоминания Джойса о его приступах ревности к жене Норе в 1909 году и позже — на фоне его собственной «измены» ей в истории с Амалией Поппер.
вернуться
Стихотворение связано с сыном Джойса, Джоржем (Джорджио), род. 27 июля 1905 г. В одной из записных книжек Джойса есть запись, связывающая момент рождения сына с «эпифанией в Триесте»:
«Я купал его в море на берегу у Фонтана, чувствуя с испугом и нежностью дрожание его худеньких плеч: Asperges me, Domine, hyssopo et mundabor: lavabis me et super nivem dealbalor [Ороси меня иссопом своим, Господи, и я очищусь: омой меня и я сделаюсь белее снега].
Пока он не родился, я не знал страха перед судьбой».
Фонтан (Fontana) — Фонтан Континентов или Четырех Частей Света в Триесте, впечатляющее барочное сооружение на площади Единства в Триесте, выходящей одной стороной к бухте Санта Джусто. Таким образом, действие происходит не на загородном пляже, а на берегу огромного работающего порта.
вернуться
Лунная трава
Эпиграф заимствован (в слегка измененном виде) из народной итальянской песни: «Come porti i capelli, / bella bionda! / Tu li porti / a la bella marinara! / Tu li porti / come I’onda, / comme l’onda, / in mezzo al mar!» («Как ты носишь свою шляпку, белокурая красотка! Ты ее носишь, как прекрасная морячка! Ты ее носишь, как волна, как волна в далеком море!»).
Стихотворение, по словам Джойса, посвящено его дочери Лючии.
вернуться
О белокурая красотка, ты подобна волне! (ит.)
вернуться
В 1916 году Джойс и К. Стайкс при поддержке британского консулата организовали театральную труппу, играющую на английском. И хотя Джойс сам ни разу не вышел за сцену, он активно участвовал в постановках как директор, бухгалтер, суфлер и даже певец за сценой. В частности, Джойс пел в пьесе Браунинга «На балконе»; комментаторы находят в стихотворении Джойса характерные приметы отрывистого и резкого стиля Браунинга.
вернуться
Так называется одна из центральных улиц Цюриха. В этом городе Джойс прожил много лет, и здесь он испытал первый приступ глаукомы. Особенность стихотворения в том, что ряд деталей, которые могут восприниматься чисто метафорически, в контексте биографии Джойса указывают на проблемы со зрением.