Так с пленным эсэсовцем на капоте они и вкатили в город Торгау. И тут попали под обстрел засевших в домах немецких снайперов. Эсэсовец скатился с капота, то ли убитый, то ли раненный немецкой пулей. Уходя из-под огня, джип на бешеной скорости колесил по пустынным улицам Торгау. Неожиданно влетели на территорию лагеря военнопленных. Охрана разбежалась.
И вдруг стрельба снайперов прекратилась. Еще не понимая, что случилось, Робертсон каким-то чутьем угадал: что-то грозное и неотвратимое наполнило души немцев ужасом и заставило их прекратить огонь. Недалеко разорвался противотанковый снаряд. «Русские! — услышал Робертсон возглас из толпы военнопленных. И сразу толпа зашумела:
— Советские! Красная Армия! — кричали военнопленные, показывая руками на Эльбу. Многие плакали.
Из-за реки била советская артиллерия.
Сорвав с веревки сушившуюся простыню, Робертсон ударом ноги вышиб дверь аптеки и ринулся к полке с лекарствами. Зазвенели, посыпались на пол бутылки и склянки. Наконец младший лейтенант нашел то, что искал: коробки с порошками красного и синего цвета. В каких-то чашках Робертсон развел порошки и стал изображать на простыне что-то похожее на американский флаг.
— Это было не бог весть какое произведение искусства, — улыбаясь, вспоминает сейчас Робертсон. — Но ведь надо было сообщить русским, что в Торгау не только немцы.
Он забрался на башню городского замка и вывесил свой «флаг». Стрельба из-за реки прекратилась. Оттуда взвилась красная ракета.
— Я едва не заплакал от досады, — вспоминает Робертсон. — По уговору между союзниками я должен был ответить зеленой ракетой, но у меня ее не было. Ведь, отправляясь в разведку, не думали мы, что встретим передовые советские части. По нашим расчетам, они еще не должны были выйти к Эльбе.
Он начал кричать: «Америка! Россия!» Вспомнил единственное русское слово: «Товарищ!» Тот берег настороженно молчал. На том берегу не спешили принять на веру звезды и полосы, нарисованные на белой простыне. Уже были случаи, когда эсэсовцы размахивали американским флагом, а потом стреляли по нашим бойцам в упор.
Тот берег требовал доказательства. Оттуда взвилась уже не одна красная ракета, обозначающая: «Я советский». А у Робертсона не было с собой зеленых ракет, чтобы ответить: «Я американец».
Волнуясь, Робертсон перешел на немецкий язык. Тот берег ответил огнем.
— Я в изнеможении опустился на пол, — рассказывает Робертсон, — тоска сдавила мое сердце. Так все нелепо получилось! Вдруг на лестнице внизу я услышал русскую речь. Оказывается, мои солдаты разыскали в лагере военнопленных русского солдата. Через минуту он уже стоял рядом со мной и что-то кричал своим.
На том берегу ему поверили. Из-за леса появились советские солдаты. Они бежали к мосту, накануне взорванному немцами. Скрюченные взрывом пролеты висели над самой водой. Не помня себя от радости, Робертсон тоже побежал к мосту.
— Этот снимок нигде не публиковался, — говорит Робертсон, протягивая мне фотографию. — Его сделал с башни замка один из моих разведчиков.
На снимке река. Лес на том берегу. Исковерканные фермы моста. С восточного берега на западный плывут на лодках, на плотах, на досках советские воины 58-й гвардейской дивизии. А на самой середине моста две человеческие фигуры: американского младшего лейтенанта и советского солдата, имени которого, увы, Робертсон не помнит.
— В тот момент мы не думали, что творим историю, — вспоминает Робертсон, — не говорили возвышенных слов. Мы просто протянули друг другу руки, обнялись, похлопали друг друга по спине. Радость была необыкновенная. Потом я узнал, что в это же самое время километрах в шестидесяти южнее Торгау с наступающими советскими войсками встретился американский патруль, которым командовал лейтенант Коцебу из Техаса.
Вот так оно было. Так оно запомнилось Уильяму Робертсону. Произошло это, как ему помнится, около половины четвертого дня. А в 9 часов вечера американские разведчики и четыре представителя Советской Армии: майор Ларионов, капитан Петров, лейтенант Сильвашко, сержант Андреев — были уже в расположении 273-го американского полка.
Оказывается, разведчиков уже считали пропавшими без вести. Робертсон признался полковому начальству в нарушении приказа и тут же угодил под арест. Дисциплина есть дисциплина. Правда, в опале он был не больше двух часов: из штаба армии лично ему передали поздравление от генерала Ходжеса. Уже доложили выше, вплоть до генерала Эйзенхауэра. Примчались представители прессы. Здесь и был сделан снимок, обошедший потом всю прессу антифашистской коалиции. Обнявшись, стоят лейтенант Александр Сильвашко и второй лейтенант Уильям Робертсон. Американец в стальной каске, обвитой маскировочной сеткой, в видавшем виды комбинезоне, небритый. Наш в полевой гимнастерке, медаль «За отвагу» на груди. Оба сильные, красивые. Обоим по двадцать лет.