Я подскочила на ноги, волнение пробежало сквозь меня.
— Этого бабушка хотела от меня, Рун. Поэтому я должна скорее начать! Я хочу сделать это для нее.
Рун тоже подскочил на ноги. Именно в этот момент из-за порыва ветра лепестки с веток вишни пронеслись прямо там, где мы стояли, и я улыбнулась. Но Рун не улыбался. На самом деле он выглядел явно взбешенным.
— Ты собираешься целовать мальчика для своей банки? Особенного мальчика? Того, кого любишь? — спросил он.
Я кивнула.
— Тысяча поцелуев, Рун! Тысяча!
Рун покачал головой, его губы были поджаты.
— Нет! — зарычал он. Улыбка сошла с моего лица.
— Что? — спросила я.
Рун сделал шаг ближе, яростно качая головой.
— Нет! Я не хочу, чтобы ты целовала мальчика ради своей банки! Я не позволю этому произойти!
— Но... — я попыталась заговорить, но Рун взял мою руку в свою.
— Ты мой лучший друг, — сказал он и выпятил свою грудь, потянув мою руку. — Я не хочу, чтобы ты целовала мальчиков!
— Но я должна, — объяснила я, указывая на банку. — Я должна сделать это для своего приключения. Тысяча поцелуев — это много, Рун. Ты все еще будешь моим лучшим другом. Никто никогда не будет значить для меня больше, чем ты, глупенький.
Он сурово уставился на меня, затем на банку. В моей груди снова заболело, по выражению его лица я видела, что он несчастлив. Он снова был не в духе.
Я сделала шаг ближе к своему другу, и глаза Руна вперились в мои.
— Поппимин, — сказал он более глубоко, его голос был тверже и уверенней. — Поппимин! Это значит моя Поппи. Навечно и навсегда. Ты МОЯ Поппи!
Я открыла рот, чтобы крикнуть на него в ответ, сказать ему, что это приключение, которое я должна начать. Но когда я собралась сделать это, Рун наклонился вперед и внезапно прижал свои губы к моим.
Я замерла. Я не могла двинуть ни мускулом, когда чувствовала его губы на своих. Они были теплые. На вкус как корица. Из-за ветра его волосы щекотали мою щеку. Они начали щекотать мой нос.
Рун отстранился, но его лицо оставалось близко к моему. Я пыталась дышать, но в моей груди было забавное ощущение. Такое легкое и воздушное. И мое сердце билось так сильно. Так сильно, что я прижала руку к груди, чтобы почувствовать, как оно яростно бьется.
— Рун, — прошептала я. Я подняла руку, чтобы прижать пальцы к своим губам. Рун моргнул и затем снова моргнул, пока наблюдал за мной. Я вытянула руку и прижала свои пальцы к его губам.
— Ты поцеловал меня, — прошептала я ошеломленная. Рун поднял свою руку, чтобы взять мою. Он опустил наши соединенные руки к моему боку.
— Я подарю тебе тысячу поцелуев, Поппимин. Все их. Никто не будет целовать тебя, кроме меня.
Мои глаза расширились, но сердце не замедлилось.
— Это будет вечность, Рун. Никогда не целовать никого другого — это значит, что мы будем вместе вечность, и во веки веков!
Рун кивнул и затем улыбнулся. Он не часто улыбался. Обычно это была полуулыбка или ухмылка. Но он должен улыбаться. Он был очень красивым, когда это делал.
— Я понимаю. Потому что мы навечно и навсегда. Навеки, помнишь?
Я медленно кивнула головой и затем склонила ее в сторону.
— Ты подаришь мне все мои поцелуи? Достаточно, чтобы заполнить банку? — спросила я.
Рун еще раз улыбнулся мне.
— Все их. Мы заполним полную банку и больше. Мы соберем больше тысячи.
Я ахнула. Я внезапно вспомнила банку. Вытянула руку, чтобы достать свою ручку и открыть крышку. Вытащила пустое сердечко и села писать. Рун сел на колени передо мной и положил руку на мою, помешав мне писать.
Я подняла взгляд в замешательстве. Он сглотнул, заправил свои длинные волосы за ухо и спросил:
— Когда... я... целовал... тебя... твое сердце почти взорвалось? Это было сверхособенно? Ты сказала, только сверхособенные поцелуи могут попасть в банку. — Его щеки окрасились в ярко-красный, и он опустил глаза.
Не думая, я наклонилась вперед и обернула руку вокруг шеи моего лучшего друга. Я прижала свою щеку к его груди и прислушалась к биению его сердца.
Оно билось так же быстро, как и мое.
— Было, Рун. Это было так особенно, как только могло быть.
Я ощутила, что Рун улыбнулся у моей головы, затем я отстранилась. Скрестила ноги и положила бумажное сердце на крышку банки. Рун сел, тоже скрестив ноги.
— Что ты напишешь? — спросил он. Я постукивала ручкой по своим губам, упорно думая. Затем выпрямилась и наклонилась вперед, прижав ручку к бумаге.
— Было, Рун. Это было так особенно, как только могло быть.