Счастливый Шахземан обнял визиря и ответил, что также стосковался по брату и сейчас же соберется в путь.
Вскоре все было готово – телохранители, кони, верблюды и бараны, чтобы не голодать в долгом пути. С радостью и волнением предвкушая встречу с братом, Шахземан хотел отправиться в путь тотчас же, не желая медлить ни минуты. Он вбежал в покои своей жены, чтобы попрощаться с ней, и – к великому своему ужасу – увидел, что она лежит в постели в объятиях невольника. Свет померк в глазах у царя, и все перед ними завертелось, точно он попал в песчаный смерч в пустыне.
– Я самодержавный властелин Самарканда, а жена изменила мне, и с кем? С другим царем? С эмиром его войска? Нет – с рабом!
Охваченный гневом, он выхватил меч и убил свою жену и поваренка, а затем вытащил их мертвые тела за ноги и сбросил с высокой дворцовой башни в ров. После того покинул свое царство вместе с визирем своего брата и свитой. Сердце его обливалось кровью от скорби и горя.
По пути прекрасные долины сменялись пустынными горами, но не могли они развлечь Шахземана и лишь растравляли в нем обиду и горечь утраты. Наконец он добрался до Индии и обнял своего брата, царя Шахрияра, и тот предоставил ему в полное распоряжение один из своих дворцов.
Шли дни, а Шахземан был бледен и не притрагивался к пище. Царь Шахрияр заметил, что брат чахнет, и подумал, не гложет ли его тоска по оставленному царству.
Как-то утром Шахрияр спросил Шахземана:
– О брат мой, не хочешь ли поехать со мной на охоту? Десять дней мы станем охотиться на оленей в лесных чащобах и вернемся, когда придет тебе пора отправиться домой в свое царство.
Но Шахземан ответил:
– Я не поеду с тобой на охоту, слишком велика моя грусть и печаль. Внутри меня язва.
Царь Шахрияр продолжал его уговаривать:
– Может быть, радость и волнение охоты развеселят твое сердце, брат мой, и исцелят твою язву.
Но Шахземан отказался, молвив только:
– Нет, оставь меня и езжай один, Аллах да благословит и защитит тебя.
Не желая принуждать брата, царь Шахрияр обнял Шахземана и уехал на охоту со своей свитой. Шахземан остался один в своих покоях и в глубокой тоске шагал из угла в угол, словно желая убежать от самого себя. Он услышал птичье пение, открыл ставни и выглянул наружу: ах, если бы птица могла унести его высоко в небо, где забылось бы горе, постигшее его на земле. Вдруг он услышал шум внизу и с удивлением увидел, что тайная калитка во дворце его брата открылась, и вышла жена его брата, ступая изящно, словно темноглазая газель. За ней следовала свита из двадцати рабынь, десять из которых были белы, как цветы жасмина, а другие десять черны, как эбеновое дерево, и тела их были обольстительны, а губы пухлы, словно укушены сотнями пчел. И в то время как он незаметно наблюдал за ними, они болтали, пели и смеялись вокруг фонтана под его окном. Затем они начали неторопливо раздеваться, вовсе не смущаясь друг друга, и Шахземан чуть не вскрикнул от удивления, когда увидел, что десять невольниц на самом деле мужчины: зебб каждого поднялся, как копье, а упругие ягодицы торчали так, что, казалось, можно поставить на них чашку с блюдцем. Шахземан перевел взгляд на жену брата: что она будет делать? Но она лишь беззаботно рассмеялась и позвала ласково: «О Масуд!.. Масуд!» Еще один черный невольник прыгнул через стену прямо на нее – так кокосовый орех падает на землю. И снова Шахземан едва не закричал от стыда, когда она раскинула бедра перед рабом и задрала ноги, так что пятки смотрели в небо. И в этот момент десять белых невольниц обняли черных рабов и стали совокупляться с ними, как будто только и дожидались знака от своей госпожи, а Масуд ублажал ее саму в середине круга, и стоны блаженства и удовольствия достигали ушей притаившегося Шахземана.
Шахземан вскинул руки к лицу и отшатнулся от окна, но отойти так и не смог. Он глядел и глядел, как пары вновь и вновь совокупляются, вплоть до самого полудня, а в полдень все искупались в фонтане, брызгаясь водой, и наконец оделись. Десять чернокожих невольников превратились в десять рабынь и исчезли за калиткой. Масуд перескочил через стену сада и скрылся из виду.
Видя, что сад опустел, словно ничего и не произошло, Шахземан воскликнул: