Мы вошли в одну из хижин и сфотографировали соломенную подстилку, небольшой очаг, несколько глиняных сосудов, выменянных, как мы потом узнали, у негров банту, полые тыквы и деревянные или берестяные вазы, до краев наполненные диким медом и фруктами. В углу лежал заступ, вернее, обычная заостренная палка, которая служит для выкапывания клубней. Была здесь и другая кухонная утварь — большущий лист, чтобы завертывать в него мясо, и лист-кулек, в котором хранят термитов и червей. Возле соломенной подстилки я увидел полено с углублением в центре.
Один из стариков жестами объяснил нам, что оно служит подушкой.
— Немного жестковата, — мрачно процедил Нанни, заранее приготовившись провести бессонную ночь.
— Зато в чистоте этой «подушки» можешь не сомневаться, — утешил его Нансен.
До самой темноты мы ходили от одной хижины к другой, и всюду висели на стене-крыше хижины лук-колчан со стрелами, трубка и самая «ценная» домашняя утварь.
В самой большой хижине нас угостили обещанной рыбой, а мы раздали еще несколько пакетов табака. Собственно говоря, все эти хижины пигмеев даже не жилища, а временные укрытия. Впрочем, это вполне логично. Когда дичи в окрестностях становится меньше, пигмеи покидают селение и перебираются в другой район. Постоянной необходимостью кочевать с места на место и объясняется крайне ограниченный набор домашних и кухонных принадлежностей — все эти листы, деревянные кувшины и полые тыквы очень легко сделать снова, к тому же они не служат помехой в кочевой жизни.
Ночь спустилась внезапно, как всегда бывает в лесу, и сразу все окуталось мглой. Мы не торопились зажечь фонари и газовые лампы. Нам хотелось посмотреть, что происходит в селении с наступлением темноты.
Каждая семья укрылась в своей хижине, мгновенно смолкли разговоры и песни. Пигмеи боялись ночи так же сильно, как их предки. У хижин догорали костры, но никто не подбрасывал в них ветки и сучья, и уж никому из пигмеев не приходило в голову разжечь новый костер. Ночная тьма была грозной владычицей, и горе тому, кто осмелится потревожить ее сон.
Велико же было удивление пигмеев, когда мы зажгли наши фонари и лампы. Их свет был для пигмеев необычайно ярким; из каждой хижины вышли сначала мужчины, а затем женщины и дети. На огонь слетелись мириады насекомых и ночных бабочек.
Старики пигмеи уселись в кружок возле нашей хижины. Один из них заговорил возбужденно и быстро.
— Он говорит, что однажды уже видел такие огни на машинах, — перевел Кибангу. — Свет был такой сильный, что все животные в страхе бежали прочь…
Вспомнив о зажженных фарах автомашин, старик пигмей сказал, что только у бога Торе есть еще более яркие факелы.
Торе — бог света, огня; старик пигмей пожелал рассказать нам легенду о нем.
— Пигмей-охотник был первым человеком, который похитил огонь у богов, — начал переводить Кибангу. — Бог Торе очень мучился без огня, потому что в его доме сразу стало темно, холодно. Однажды бог Торе вернулся и увидел, что его старая мать замерзла. Разгневался бог огня на пигмеев. Но он был очень храбрый и ценил храбрость в других. Собрал бог Торе всех пигмеев и сказал им: «Теперь у вас есть огонь, и вам не страшен холод. Но охотник, похитивший у меня огонь, виновен в смерти моей старой матери. В наказание отныне и вы узнаете, что такое смерть».
Рассказчик умолк; вокруг снова воцарилась тишина.
Так в глубине тропического леса мы услышали новый вариант легенды о Прометее.
Огонь для пигмеев — величайшая драгоценность. Правда, они не умеют плавить металл, но огонь согревает их жилища в очень холодные и сырые здесь ночи. Когда пигмеи покидают свои временные поселения, то всегда берут с собой горящие головешки и золу, завернутые в мокрые листья. Я поинтересовался, умеют ли пигмеи высекать огонь из кремня.
— Умеют, — ответил мне Кибангу. — Но они предпочитают брать с собой головешки. В лесу всегда сыро, и потом очень трудно бывает разжечь костер.
А когда рядом горит огонь, пигмей чувствует себя существом куда более сильным, чем дикие животные.
Наступил рассвет.
Спали мы все отвратительно. Разбудило меня прерывистое негромкое пение. Я протер глаза и попытался размять затекшие конечности. Тягучие звуки песни раздражали меня.
— Ночью родился новый пигмей, — сказал Кибангу, протягивая мне термос с кофе. — Это поет мать новорожденного.