— Представляешь, что будет, если он рухнет на нас, — говорит Доди.
— Как это рухнет? — еле слышно спрашивает доктор.
— Очень даже просто. Если он прислонится к стенкам палатки, то колышки и брезент мгновенно упадут, и бедняга слон обрушится на пас всем своим четырехтонным весом.
Утром за чаем Порфирио молчит словно в рот воды набрал. Всю ночь он ворочался с боку на бок, ожидая, что вот-вот его нечаянно раздавит уснувший слон. Нет, надо удирать отсюда, пока цел. Доктор начинает перелистывать календарь.
— Черт побери! Через десять дней в Риме состоится конгресс тропической медицины. Я могу опоздать! — восклицает он. — Сегодня же вылетаю в Браззавиль! Да я вам, собственно, и не нужен.
Мы изо всех сил сдерживаемся, чтобы не расхохотаться.
— А если нам слон кишки распотрошит? Кто их потом зашьет? — спрашивает Нансен.
Порфирио уныло опускает голову. Профессиональный долг превыше всего. Чувство товарищества оказывается сильнее страха.
— Так и быть, останусь, — стонет он.
Мы разражаемся громким смехом и признаемся, что пошутили. Мы клянемся нашему верному доктору, что слоны никогда не спят, прислонившись к палатке, и смиренно просим нас простить. В знак окончательного примирения мы водружаем доктора на плечи и с триумфом несем по всему лагерю.
Батеке и пигмеи смотрят на нас с нескрываемым изумлением. Они поражены даже больше, чем в тот раз, когда впервые увидели, как мы играем в импровизированную рулетку.
Чтобы побыстрее скоротать время вечером или в дождливые дни, Франко Доди придумал новую азартную игру. Он ставил треножник в палатку, раздвигал три его «ноги», мы садились в кружок, клали на землю наши франки, и игра начиналась. Доди придавал круглой крепительной головке, заменявшей нам белый шарик рулетки, сильнейшее вращение, а мы с. замиранием сердца следили, где она остановится. Если головка останавливалась возле одной из монет, ее обладатель снимал двойной банк, а остальные платили. Каждый успех и неудача сопровождались отчаянными воплями, которые не в силах были заглушить даже раскаты грома. Батеке и пигмеи были уверены, что мы отчаянно ссоримся. Но через два-три вечера они наконец разобрались в несложных правилах игры и даже отважились тоже поставить на кон свои заработанные у нас франки.
Доди ввел такое правило: если вращающийся шар останавливался на уровне одной из «ног» треножника, все забирали деньги, и вводилась новая двойная ставка. При этом все мы дружно кричали: «Gamba! Gamba!» (нога, нога). Вскоре не только носильщики, но и пигмеи научились кричать «гамба, гамба!» с великолепным римским акцентом своего учителя Мамбро, механика нашей экспедиции.
Так от каменного века они мгновенно перешли к современной эпохе азартных игр и морального разложения,
Кхамвум открывает и закрывает лес
В редкие солнечные дни мы регулярно отправлялись к пятой «купальне» на поиски слонов. Нашими проводниками были батеке и четверо пигмеев. Более опытных проводников, чем пигмеи, мне не довелось встречать за все долгие годы путешествий по Африке. Они всегда знали, в какое время дня лучше всего искать стадо слонов у «купальни», и умели совершенно незаметно к ним подкрадываться. Им не раз удавалось подобраться к слонам на расстояние четырех-пяти шагов. С их помощью мы смогли снять эпизоды, когда матери-слонихи спокойно резвятся со своими малышами в воде.
Увы, погода с каждым днем становилась все хуже. С утра небо заволакивали тучи, и начинался проливной дождь. Под струями дождя мы мчались в спасительную палатку, а потом часами сушили и протирали ружья, кинокамеры, фотоаппараты. Снаружи громыхал гром, сверкала молния; в такие минуты не один лишь доктор Порфирио испытывал страх. Хорошо еще, что мы нашли себе развлечение — походную рулетку. После трех дней беспрестанных ливней в палатку стали затекать грязные струи воды. Пришлось нам прокопать вокруг лагеря отводные канальцы.
Во время самых сильных ливней батеке прячутся под автомобильный брезент. А вот пигмеи всегда готовы прийти к нам на помощь. Завидев, что мы выходим из палатки, они вылезают из кустарника и, не обращая внимания на ливень, тут же принимаются за работу. Зонтиком им служат большущие листья. Несколько дней подряд солнце и дождь сменяют друг друга с промежутком в какие-нибудь три-четыре часа. Это приводит к сильнейшим колебаниям температуры; мы чувствуем себя бесконечно усталыми, много хуже, чем после утомительнейших переходов по саванне. У Нанни даже поднялась температура. Один из четырех охотников-пигмеев, которого мы по-прежнему зовем «старичок», при каждой вспышке молнии и раскате грома бормочет: «Кхамвум, кхамвум». Лишь когда в лагерь вернулся наш переводчик-батеке, я понял, к кому он обращался.