Все дома Матмата подчиняются единым законам архитектуры. Кроме входной пещеры с неизменной деревянной дверью вы пересекаете естественную пещеру, служащую соединительным коридором, и уже через нее попадаете во двор. Он похож скорее на квадратный колодец, обычно довольно глубокий. Со дна этого двора-колодца высоко и где-то очень далеко виднеется освещенный квадрат неба. Со всех сторон во двор смотрят прорубленные в скалах двери. Сами жилища иногда расположены одно над другим, иногда на одном и том же уровне. Повсюду царит абсолютная чистота, и даже немногочисленные предметы утвари — кастрюли, тарелки, бидоны — расставлены в строжайшем порядке. Отдельно в пещерах-складах сложены съестные припасы: зерно, финики и оливковое масло — основная еда обитателей этих пещер. Давильный пресс, один на несколько семей, находится в самой глубине, в специально вырубленной пещере. Слепой осел тащит по кругу каменный каток, — это и есть механизм здешнего пресса. Под тяжестью отполированного гранитного камня оливки превращаются в зеленоватую массу, из которой хозяйки выжимают чистейшее оливковое масло.
Перед отъездом мы попросили гостеприимных хозяев полить этим пахучим маслом кусок хлеба. Он показался нам необычайно вкусным.
Скрипач-романтик
Мы снова спустились в долину. Прежде чем попасть в Дуз, нам предстоит одолеть немало километров, и у меня вполне достаточно времени, чтобы вспомнить о других «троглодитах», которых я несколько лет назад видел на белых туфовых скалах к северу от Тозира. Это была единственная неровность местности на всей плоской равнине южного Туниса. Туфовые холмы, в которых жили бедуины-«троглодиты», всего на несколько метров возвышались над песчаной равниной, еще более белой, чем туф. Сами жилища, вырытые в круглых пещерах, походили на иглу эскимосов. Из одной такой туфовой иглы вылез бедуин в старой, залатанной шинели, выцветшей и непомерно большой. В руке он держал скрипку, вернее, остатки скрипки.
Он попросил бакшиш и вызвался нам сыграть. Мы ожидали услышать заунывную арабскую мелодию. И вдруг раздались звуки вальса и венгерского чардаша. Мелодия была весьма приблизительной, музыкант безбожно врал, но все же он, бесспорно, исполнял на этих «останках» скрипки классический венский вальс, звучавший особенно странно здесь, в туфовых скалах.
Скрипач-бедуин был в настоящем экстазе, и я не решился его прервать. Между тем мне очень хотелось спросить, как попала к нему скрипка и кто научил его играть эти мелодии. Позже я узнал, что туфовые холмы были крайней линией обороны немцев и итальянцев в прошедшей войне. В 1943 году эту удобную позицию занимала артиллерийская батарея из состава Африканского корпуса Роммеля. Два зенитных орудия уставились своими стволами в небо. Командовал батареей унтер-офицер австриец. Ему-то и принадлежала скрипка. День за днем маленький гарнизон жил среди одиночества пустыни и тишины. Казалось, немцы вообще забыли о войне. Они проводили дни, греясь на солнце, а призванные немцами «на службу» бедуины отправлялись за десятки километров на поиски воды.
Однажды вечером английские «мустанги» совершили внезапный воздушный налет. Вернувшись с водой, бедуины увидели, что все солдаты и сам командир батареи погибли. Прежде чем закопать их, бедуины сняли с каждого шинель, часы, забрали деньги и оружие. Одна шинель и скрипка достались бедуину, который обслуживал австрийца унтер-офицера. Он-то и научил бедуина исполнять венские вальсы и веселые песенки.
— Сегодня вечером мы вам кое-что покажем, — сказал переводчик-араб, переговорив с обитателями туфовых пещер. Вскоре прибыли кочевники из других мест и разбили свой лагерь неподалеку от пещер «троглодитов». Надежно укрыв верблюдов, женщины разожгли костры и принялись стряпать. Мы поняли, что эти скалы и пещеры были перевалочным пунктом для кочевников, направлявшихся из Нефты и Тозира в Кебили или Дуз. Каждый вечер здесь останавливался большой или маленький караван. Надежно укрытый от ветра, он спокойно ночует среди холмов из туфа. Так было и в этот раз. Когда все мужчины и женщины каравана собрались вокруг костра, из пещеры вышел скрипач и начал играть. Слушатели хранили полнейшее молчание, а их бесстрастные лица не выражали ни волнения, ни интереса, ни скуки — ровным счетом ничего.
Музыкант извлек из своей покалеченной скрипки мелодию «Веселой вдовы», а затем исполнил вальс «Голубой Дунай», исковерканный почти до неузнаваемости и все же полный чувства. Концерт закончился, лишь когда погасли огни костров.