Точно так же, как первый подъезд, мы принялись высветливать второй — с первого до самого девятого этажа. На девятом я стал сторожить во;; ле лифта, чтобы Чёрное Лихо опять не улизнуло. А отец, мой Золотой богатырь, высветливал квартиры. Только он высветлил последнюю, как у меня вдруг потемнело в глазах, будто меня засыпали землёй. Я кричал, звал отца, но он не слышал. Да что там — не слышал, он меня даже не видел. И только тогда, когда внизу грохнул лифт, я опять стал видимым. Отец кинулся ко мне и крепко обнял:
«Ярослав, и напугал же ты меня! Какое счастье, что тебя не убило Чёрное Лихо… Как бы я жил без тебя?»
Я понимал отца, потому что и сам не смог бы жить без него. Эго правда, мы не можем жить друг без друга. Но я понимал и то, что волноваться нам сейчас нельзя, а то мы можем ослабеть. А Чёрное Лихо как раз на это и надеется. Полезет на нас и копьё отнимет.
«Без паники, отец, — спокойно сказал я, хоть колени у меня дрожали, а в голове гудело, будто сотня шмелей. — У нас остался ещё последний подъезд, не будем терять времени».
Мы опрометью кинулись вниз по светлой лестнице, мимо светлых квартир, и увидели, что в самом деле чёрным остался только последний подъезд. Зато он был ещё чернее сажи и гудел, клокотал прямо как вулкан.
Отец нацелил на чёрную дверь последнего подъезда наш мощный луч-копьё. Но сколько он ни водил тем лучом, как ни резал черноту, дверь не светлела и не открывалась: видно, Чёрное Лихо собрало все силы, чтобы защитить себя от нас.
Тогда отец размахнулся и изо всех сил метнул копьё. Дверь затрещала и проломилась. А что было делать? Придётся потом поставить новую.
А Чёрное Лихо так завыло и загудело, будто началось землетрясение. Дедушка Панчишин говорил, что во время сильного землетрясения страшно гудит земля. Но Чёрное Лихо гудело ещё страшнее.
У отца уже дрожали руки, и сам он начал шататься.
«Ты устал, отец?»
«Немножко, Ярослав. Копьё становится всё тяжелее…»
Где там — немножко! Я видел, отец очень устал. Он тяжело дышал. Если не удержит копьё — всё пропало: нам не одолеть Чёрное Лихо.
«Давай будем держать копьё вдвоём».
«Ладно, сын. Стань впереди и подставь плечо».
Я подставил. Отец осторожно опустил мне на плечо самый кончик копья, так что впереди меня оказался только тонкий, острый луч. Ой-ой-ой… Я чуть не упал, все кости трещали, но я старался не показать, как мне тяжело. Разве отцу легче? Мы должны выстоять!
«Тебе очень тяжело, Ярослав?»
«Нет, не очень. Ну, пошли».
Мы оба шатались, а всё же шли. Нас душил чёрный воздух, шибал в нос противной вонью, мы почти оглохли от лютого рева Чёрного Лиха, а всё же шли. Опять высветливали каждый уголок на каждом этаже, поднимались всё выше и выше, пока не добрались до девятого этажа.
Тут чернота была такая плотная, как мёрзлый грунт в самые крепкие морозы. Я споткнулся и чуть не упал.
«Держись, Ярослав!» — крикнул мне отец.
А потом и он споткнулся, но удержался на ногах. Мы крошили копьём черноту, как мёрзлый грунт клин-бабой, дробили её на части, и Чёрное Лихо уже не ревело, оно визжало.
«Нам нельзя его выпустить, ни за что нельзя, а то влезет, проклятое, в другой дом, и люди в нём погибнут. Держись, сын!»
Я держался. Я изо всех сил держался, но сил было всё меньше. И вот наконец мы загнали его в дальний угол последней комнаты и загородили дорогу копьём, чтобы не убежало.
И тогда Чёрное Лихо испуганно заверещало. А мой отец, Золотой богатырь с суровым и мужественным лицом, вдруг расхохотался, а за ним и я. Ишь, визжит как паршивый поросёнок, знает, что теперь ему конец!
И тут я ясно увидел его: без рук, без ног, без головы, что-то поганое, похожее на огромный клубок чёрных гадюк. Оно отбивалось от нас, норовило ухватить своими гадюками за ноги. И уже обвило одной из них мою ногу. Я упал… Но отец, задыхаясь, напрягая последние силы, зажал в руках волшебное копьё — я ведь уже не мог ему помочь — и вонзил его прямёхонько в Чёрное Лихо.
Оно в последний раз взвизгнуло и исчезло, будто сквозь землю провалилось. Ни черноты, ни страшных гадюк не осталось и следа.
Моя нога сразу перестала болеть, кости больше не трещали. И дышать стало легче. Мы с отцом выпрямились, расправили плечи. А копьё становилось всё легче и легче, тоньше и тоньше — пока совсем не растаяло, как ледяная сосулька на солнце.
А дом, белый-белый, весь так и светился. Он был не похож на другие дома, он был — Солнечный. И тогда мы… тогда мы…