— Откуда, — Якоб уже идет дальше, — вы знаете о моей ртути?
— Крысы, — шепчет Ари Грот. — Да — а, крысы. Кормлю крыс тем — сем, и крысы говорят мне, что да как. ί опля, так? Вот и больница. Дорога вдвоем в два раза короче, да — а? Так что по рукам? Я теперь ваш агент, так? Нет нужды контракты писать и всякое такое: джентльмен свое слово никогда не нарушит. Пока, знач…
Ари Грот направляется по Длинной улице к Перекрестку.
Якоб кричит ему вслед: «Но я не давал вам слова!»
За дверью в больницу — узкий коридор. В конце — лестница, ведущая вверх, к поднятой крышке люка, направо по проходу — операционная, широкая комната, в которой царит скелет, покрытый пятнами от древности, распятый на Т-образной раме. Якоб пытается заставить себя не думать о том, как Огава находит Псалтырь. Стол для операций снабжен ремнями, в нем проделаны отверстия, на поверхности — кровяные пятна. Рядом стоят стеллажи, на которых разложены хирургические пилы, ножи, ножницы и зубила. Тут же — ступки и пестики. В большом шкафу, полагает Якоб, перевязочные материалы и сосуды для сбора крови. Есть еще несколько скамей и столов. Запах свежих опилок перемешан с ароматами воска, трав и железистыми эманациями сырой печени. За дверью в дальней стене — лазарет с тремя пустыми койками. При виде глиняного кувшина с водой Якоб вдруг понимает, что ему очень хочется пить. Зачерпывает ковшиком воду: она прохладная и сладкая.
«Почему здесь никого нет? — удивляется он. — Кто охраняет больницу от воров?»
Появляется молодой слуга или раб, он подметает пол: босоногий, симпатичный, в тунике из тонкой материи и просторных индийских шароварах.
Якоб чувствует, что должен объяснить свое присутствие в больнице. «Ты раб доктора Маринуса?»
— Доктор нанял меня, — голландский у молодого человека хорош. — Ассистентом.
— Да? Я новый клерк, де Зут, и как тебя зовут?
Тот кланяется: почтительно, но не как слуга;
— Мое имя Илатту, господин де Зут.
— Из какой части мира ты попал сюда, Илатту?
— Я родился в Коломбо, на острове Цейлон.
Якобу немного не по себе от его обходительности.
— Где же сейчас твой хозяин?
— В кабинете, наверху. Желаете, чтобы я представил вас ему?
— В этом нет нужды: я поднимусь по лестнице и представлюсь сам.
— Да, но только доктор предпочитает никого не принимать…
— Он не будет возражать, когда узнает, что я ему привез…
Поднявшись по лестнице, Якоб оглядывает длинный, хорошо обставленный чердак. Середину занимает клавесин доктора Маринуса, о котором несколько недель тому назад рассказывал Якобу его знакомый, господин Звардекрон, — судя по всему, единственный клавесин, добравшийся до Японии. В дальнем конце чердака рыжеватый, медведеподобный европеец лет пятидесяти с тронутыми сединой, зачесанными назад и перевязанными ленточкой волосами, сидит на полу за низким столиком в колодце света и рисует яркую, огненно-оранжевую орхидею. Якоб стучит по крышке люка:
— Добрый день, доктор Маринус.
Доктор, в расстегнутой рубашке, не реагирует.
— Доктор Маринус? Я очень рад, что наконец‑то познакомился с вами…
По доктору и не скажешь, что он услышал хоть слово.
Клерк чуть повышает голос:
— Доктор Маринус? Я извиняюсь за вторж…
— Из какой мышиной норы… — Маринус бросает на Якоба свирепый взгляд, — …вы выпрыгнули?
— Четверть часа тому назад прибыл с «Шенандоа». Меня зовут…
— А я спрашивал, как вас зовут?! Нет, я спросил о fons et origio[9].
— Я родился в Домбурге, городке на побережье острова Валхерен, в Зеландии.
— Валхерен, да? Я однажды заезжал в Мидделбург.
— Если на то пошло, доктор, я учился в Мидделбурге.
Маринус смеется:
— Никто еще не обучился ничему путному в этом гнезде работорговцев.
— Возможно, в будущем мне удастся изменить к лучшему ваше мнение об уроженцах Зеландии. Я буду жить в Высоком доме, так что мы — почти соседи.
— То есть близость проживания предполагает добрососедство, да?
— Я… — Якоб удивлен агрессивностью Маринуса. — Я… ну…