Якоб вспоминает о своем наполовину воссозданном гроссбухе на столе, широко открытом для всеобщего обозрения. Быстрым движением убирает гроссбух, как раз перед прибытием четырех молодых японцев с бритыми головами — учеников врача, и в таких же фартуках, как и у обожженной женщины, которые начинают засыпать ее вопросами. Клерк полагает, что они «семинаристы»[19] доктора Маринуса, и вскоре незваные гости позволяют женщине рассказать им историю происшедшего. Она показывает на груду ящиков, где сидел Уильям Питт, а потом на Якоба, который краснеет под взглядами двадцати или тридцати человек, уставившихся на него. Она говорит на японском тихим голосом, держится уверенно. Клерк ожидает громкого смеха, вызванного подробным описанием окатившей его струи обезьяньей мочи, но женщина, похоже, опускает этот эпизод, и ее рассказ заканчивается одобрительными кивками. Туоми выходит с отрезанной ногой эстонца, чтобы заняться изготовлением деревянного протеза той же длины.
— Я все видел! — Ван Клиф хватает охранника за рукав. — Ты паршивый вор!
Ярко-красные мускатные орехи раскатываются по полу.
— Баерт! Фишер! Выпроводите этих чертовых грабителей из нашего склада! — Заместитель директора размахивает руками, словно загоняя стадо к двери, кричит:
— Вон! Вон! Грот, обыщи любого, кто вызывает подозрения — да, точно так же, как они обыскивают нас! Де Зут, последите за нашим товаром, или он отрастит ноги, на которых и уйдет.
Якоб запрыгивает на ящик — так легче наблюдать за уходящими.
Он видит, как женщина с обожженным лицом выходит на залитую солнцем улицу, помогая хрупкого вида студенту.
Совершенно неожиданно для него она поворачивается и машет ему рукой.
Якоб рад этому тайному знаку внимания и отвечает тем же.
«Нет, — видит он, — она просто закрывает глаза от солнца…»
Зевая, у двери появляется Ханзабуро, несет полный чайник.
«Ты даже не спросил ее имени, — осознает Якоб. — Якоб Дубовый Лоб».
Он замечает, что она оставила сложенный веер на ящике с сахаром — сырцом.
Разъяренный ван Клиф выходит последним, оттолкнув в сторону Ханзабуро, который замирает на пороге с чайником в руках. «Что‑то случилось?» — спрашивает Ханзабуро.
К полночи столовая директора полна дымом трубочного табака. Его слуги Купило и Филандер играют «Яблоки Делфта» на виоле да гамба[20] и флейте.
— Президент Адамс — наш «сегун», да, господин Гото. — Капитан Лейси смахивает крошки от пирога с усов. — Но он был избран американским народом. В этом и есть смысл демократии.
Пятеро переводчиков осторожно переглядываются. Якоб уже понимает, что это за взгляды.
— Великие властители, et cetera[21], — уточняет Огава Узаемон, — выбирают президента?
— Не властители, нет, — Лейси ковыряет в зубах. — Граждане. Каждый из нас.
— Даже… — переводчик Гото останавливает взгляд на Коне Туоми, — …плотники?
— Плотники, пекари, — Лейси рыгает, — и свечных дел мастера.
— Рабы Джефферсона и Вашингтона, — спрашивает Маринус, — тоже голосуют?
— Нет, доктор, — Лейси улыбается. — Также не голосуют быки, пчелы и женщины.
«А стала бы эта младшая гейша, — гадает Якоб, — драться с обезьяной из‑за ноги?»
— А если, — спрашивает Гото, — люди делают неправильный выбор и президентом оказывается плохой человек?
— Придут следующие выборы, максимум через четыре года, и мы выгоним его с должности.
— Прежнего президента, — переводчик Хори раскраснелся от выпитого рома, — казнят?
— Просто выбирают нового, господин Хори, — отвечает Туоми. — Народ решает, кому быть лидером.
— Эта система, конечно же, гораздо лучше, — Лейси протягивает свой стакан Be, рабу ван Клифа, чтобы тот наполнил его, — чем ждать, пока помрет зажравшийся, глупый или рехнувшийся сегун, чтобы поменять его на нового?
На лицах переводчиков тревога: ни один соглядатай не знает достаточно хорошо голландский, чтобы понять преступные разговоры капитана Лейси, но также нет никакой гарантии, что магистратура не наняла одного из них, чтобы доносить на своих коллег.
— Думаю, демократия, — говорит Гото, — не тот цветок, который распустится в Японии.
— Азиатская земля, — соглашается переводчик Хори, — не подходит для европейских и американских цветов.
20
Виола да гамбa/viola da gamba (дословно ножная виола) — старинный струнный смычковый музыкальный инструмент семейства виол, близкий по размеру и диапазону современной виолончели. На виоле да гамба играли сидя, держа инструмент между ног или положив боком на бедро, — отсюда название.