— Скучаете по своей жене, господин Грот? — спрашивает Хори. — Она дома, в Голландии?
— «Южнее Гибралтара, — цитирует капитан Лейси, — все мужчины становятся холостяками».
— Широта Нагасаки, — указывает Фишер, — конечно же, гораздо севернее Гибралтара.
— Никогда бы не подумал, — говорит Ворстенбос, — что ты женат, Грот.
— Он бы предпочел оставаться холостяком, — объясняет Оувеханд, — коль об этом зашел разговор.
— Мычащая стерва из Западной Фрисландии, — повар облизывает свои коричневые клыки. — Когда я о ней думаю, господин Хори, то молюсь, чтобы Османская империя захватила Западную Фрисландию и увела ее в рабство.
— Если не нравится жена, — спрашивает переводчик Ионекизу, — почему не развестись?
— Легко сказать, трудно сделать, — вздыхает Грот, — в этих так называемых христианских странах.
— Зачем тогда вообще жениться? — Хори выкашливает табачный дым.
— О-о, это длинная и печальная сага, господин Хори, совершенно неинтересная…
— В последний приезд господина Грота домой, — вступает Оувеханд, — он обхаживал одну молоденькую богатую наследницу, которая жила в городском доме в Ромоленстрате[22], и она рассказала ему, что ее больной, не имеющий наследников папаша желает увидеть свою молочную ферму в руках честного и благородного зятя, но везде, ворковала она, ей встречались лишь прохиндеи, прикидывающиеся добропорядочными холостяками. Господин Грот согласился с ней, что в море Романтики полно акул, и пожаловался на предвзятое отношение, с которым приходится стакиваться молодому человеку из колоний: как будто ежегодный доход, который приносят плантации на Суматре — деньги второго сорта по сравнению с заработанными в Голландии! Голубков обвенчали за одну неделю. На следующий день после свадьбы хозяин таверны представил им счет, и они одновременно сказали друг дружке: «Оплати счет, сердце мое». Но к их общему ужасу, ни один не мог, потому как и невеста, так и жених потратили свои последние гульдены на ухаживания друг за другом! Плантации господина Грота испарились; дом в Ромоленстрате служил силком; больной тесть оказался разносчиком пива, и очень даже здоровым, и при этом с наследниками, но зато без волос, и…
Рассказ прерывает отрыжка Лейси: «Прощенья просим, это яйца с пряностями».
— Заместитель директора ван Клиф? — Гото в тревоге. — Османцы вторглись в Голландию? Этой новости нет в последнем отчете фусецуки…
— Господин Грот… — ван Клиф стряхивает крошки с салфетки, — выражался образно.
— «Образно»? — Самый усердный молодой переводчик хмурится и моргает глазами. — «Образно»…
Купидо и Филандер начинают играть «Тихий воздух» Боккерини.
— Становится грустно, — в размышлении произносит Ворстенбос, — когда начинаешь думать, что эти комнаты навсегда опустеют, если Эдо не разрешит увеличить медную квоту.
Ионекизу и Хори изображают скорбь; лица Гото и Огавы остаются безразличными.
Большинство голландцев уже спросили Якоба: а не блеф ли этот необычный ультиматум? Он отвечал каждому, что с этим вопросом надо обращаться к директору, зная, что никто не осмелится на подобное. После того как в прошлом сезоне «Октавия» затонула вместе с грузом, многие могут вернуться в Батавию более бедными, чем до отплытия в Нагасаки.
— Что за странная женщина, — вопрошает ван Клиф, выжимая лимон в стакан из венецианского стекла, — появилась на складе «Колючка»?
— Госпожа Аибагава, — отвечает Гото, — дочка врача и сама изучает медицину.
«Аибагава, — Якоб растягивает каждый слог. — А-и-ба-га-ва».
— Магистрат разрешил ей, — говорит Ивасе, — учиться у голландского доктора.
«А я назвал ее помощницей блудницы», — вспоминает Якоб, и его передергивает.
— Как спокойно вела себя эта странная Локуста, — говорит Фишер, — во время операции.
— Прекрасный пол, — изрекает Якоб, — может демонстрировать не меньшую выдержку, чем непрекрасный.
— Господин де Зут должен издать в печати, — пруссак ковыряет в носу, — свои блестящие изречения.
— Госпожа Аибагава, — вносит свою лепту Огава, — акушерка. Она привыкла к виду крови.
— Но, насколько мне ведомо, — говорит Ворстенбос, — женщине запрещено ступать на Дэдзиму, если только она не куртизанка, не ее служанка или не закадычная подруга кого‑то в гильдии.
— Запрещается, — негодующе подтверждает Ионекизу. — Не было прецедента. Никогда.
— Госпожа Аибагава, — продолжает Огава, — очень хорошая акушерка, принимает роды и у богатых, и у бедных, кто не может платить. Недавно она помогла родиться сыну магистрата Широямы. Роды были тяжелые, и другой доктор отказался их принимать, но она не отступилась, и женщина благополучно разрешилась от бремени. Магистрат на радостях согласился выполнить одно желание госпожи Аибагавы. Она пожелала учиться у доктора Маринуса на Дэдзиме. Магистрат выполнил обещание.