Произнесенное хором: «Добрый день, Домбуржец», — заполняет белоснежный лазарет.
Якоб никак не может поверить, что предоставленное ему время пролетело так быстро.
Маринус демонстрирует семинаристам металлический цилиндр длиной восемь дюймов. С одной стороны — ручка поршня, а с другой — наконечник.
— Это что, господин Мурамото?
Самый старший отвечает:
— Этот инструмент называется клистир, доктор.
— Клистир, — Маринус крепко хватает Якоба за плечо. — Господин Кадзиваки, для чего он служит?
— Его вставляют в прямую кишку и вложат… нет, влезут… нет, ааа нан’даттака? В… в…
— …водят, — подсказывает Икемацу театральным шепотом.
— …вводят через него лекарство от запора или боли в животе, или от других заболеваний.
— Так, так, и в чем же преимущество, господин Яно, анального ввода лекарства перед оральным?
Юноши — студенты пытаются разобраться в разнице между анальным и оральным, потом Яно отвечает:
— Тело гораздо быстрее впитывает лекарство.
— Хорошо, — на лице Маринуса появляется зловещая кривая ухмылка. — Теперь, кто знает, что такое дымовой клистир?
Юноши совещаются между собой, игнорируя госпожу Аибагаву. После чего Мурамото говорит: «Мы не знаем, доктор».
— Вы и не должны знать, господа: дымовой клистир никогда в Японии не видели, до этого дня. Илатту, прошу вас! — Ассистент Маринуса входит, неся кожаный шланг, длиной с человеческую руку от кончиков пальцев до локтя, и пузатую дымящуюся курительную трубку. Шланг он передает своему учителю, который тут же начинает расхваливать его достоинства, словно лоточник:
— У нашего дымового клистира, джентльмены, посередине корпуса находится клапан, вот здесь, к нему подсоединяется шланг из кожи, благодаря которому цилиндр можно заполнить дымом. Пожалуйста, Илатту… — цейлонец вдыхает дым из курительной трубки и выдыхает его в кожаный шланг. — Интуссусцепция — кишечная непроходимость — вот что лечится подобным инструментом. Давайте повторим название вместе, господа семинаристы, что лечится и что нам никак не произнести? Ин-тус — сус — цеп — ция! — Он назидательно поднимает палец, словно дирижерскую палочку. — И — раз, и — два, и — три…
— Ин-тус — сус — цеп — ция, — нерешительно повторяют студенты. — Ин-тус — сус — цеп — ция.
— Опасное для жизни состояние в том месте, где верхняя часть кишечника переходит в нижнюю, — доктор сворачивает кусок парусины, сшитой в форме штанины. — Это прямая кишка, — он зажимает один конец штанины кулаком и засовывает внутрь матерчатого куска с другого конца. — Оуч и итаи. Диагностировать — трудно, симптомы — классическая пищеварительная триада. Назовите их, господин Икемацу?
— Боль в животе, набухание паха… — он массирует голову, из которой вылетает третий симптом. — Ага! Кровь в экскрементах.
— Хорошо. Смерть от интуссусцепции или… — он смотрит на Якоба, — если по-простому, «высерания собственных кишок», как вы можете себе представить, процесс длительный и болезненный. На латинском такая смерть называется miserere mei, переводится как «помилуй, Господи»». Дымовой клистир, однако, может эту смерть предотвратить, — доктор вытягивает наружу конец полотняной штанины, зажатой кулаком, — вдуванием такого густого дыма, что «заворот» выправляется, и работа кишечника восстанавливается. Домбуржец в обмен на оказанную услугу предложил использовать его gluteus maximus[28] в интересах медицинской науки. Таким образом, я продемонстрирую прохождение дыма «сквозь неисчислимые пещеры человеческого нутра», от ануса до пищевода, и далее наружу через ноздри, словно фимиам из каменного дракона, хотя при этом, увы, не так приятно пахнущий, принимая во внимание весь зловонный путь, который ему предстоит пройти.
Якоб начинает понимать:
— Нет, вы же не собираетесь…
— Снимайте штаны. Мы все здесь, и мужчины, и женщина — служители медицины.
— Доктор, — лазарет вдруг становится страшно холодным. — Я никогда не соглашался на это.
— Лучшее лекарство от волнения, — Маринус укладывает Якоба на койку с ловкостью, непонятно откуда взявшейся у хромца, — не обращать на него внимания. Илатту, пусть семинаристы рассмотрят аппарат. Затем мы начнем.
— Хорошая шутка, — хрипит Якоб под тяжестью четырнадцати докторских стоунов[29], — но…
Маринус расстегивает крючки бриджей извивающегося клерка.
— Нет, доктор! Нет! Ваша шутка зашла слишком далеко…