Якоб снова идет вперед:
– Как вы узнали про мою ртуть?
– Крысы, – шепотом отвечает Ари Гроте. – Да-да, крысы. Я их прикармливаю, а они мне рассказывают то да се. Вуаля, вот и больничка; в хорошей компании дорога вдвое короче, ага? Значит, договорились: отныне я действую в качестве вашего агента, ага? Контрактов подписывать не будем, незачем – благородный человек не нарушит слово. Пока, до встречи!
Ари Гроте поворачивает назад, к Перекрестку.
Якоб кричит ему вслед:
– Я не давал вам своего слова!
За дверью госпиталя начинается узкий коридор. Впереди похожая на трап лестница ведет к открытому люку в потолке; справа вход в приемную врача – просторную комнату с распятым на раме в виде буквы «Т» потемневшим от времени скелетом. Якоб старается не думать о том, что Огава уже, быть может, нашел Псалтирь. Операционный стол заляпан кровью, к нему крепятся веревки и ремни, чтобы удерживать пациентов. У стен – подставки для хирургических пил, ножниц, скальпелей; на столе рядами ступки и пестики; в углу большой шкаф – там, наверное, лекарства; рядом тазы для кровопусканий, столики и лавки. Пахнет свежими опилками, воском, целебными травами и чуточку требухой. За дверью – больничная палата, три пустые койки. Глиняный кувшин с водой искушает; Якоб пьет прямо из половника – вода холодная и вкусная.
«Почему здесь никого нет, вдруг воры?»
В комнате возникает молодой слуга, а может быть, раб. Красивый, босой, в рубахе тонкого полотна и просторных шароварах.
Якобу хочется как-то оправдать свое присутствие.
– Раб доктора Маринуса?
– Доктор платит мне жалованье. – Юноша чисто говорит по-голландски. – Я его помощник, минеер.
– Вот как? Я новый писарь, де Зут. А как твое имя?
Юноша кланяется учтиво, но без угодливости.
– Меня зовут Элатту, минеер.
– Ты из каких краев, Элатту?
– Я родился в Коломбо, минеер, на Цейлоне.
Якоб теряется от его вежливости.
– Где твой хозяин?
– Наверху, в кабинете. Если угодно, я за ним схожу?
– Не нужно. Я сам поднимусь, представлюсь.
– Да, минеер, но доктор предпочитает принимать посетителей внизу…
– Он не будет против, когда узнает, чтó я ему привез…
Высунув голову в люк, Якоб рассматривает длинный, прекрасно обставленный чердак. Примерно посередине стоит клавесин доктора Маринуса – в Батавии об этом инструменте рассказывал Якобу его приятель, господин Звардекроне; будто бы это единственный клавесин, добравшийся до Японии. А в самой глубине сидит за низеньким столиком огромный, как медведь, краснолицый европеец лет пятидесяти, со связанными в хвост седоватыми волосами, и рисует огненно-рыжую орхидею.
– Добрый день, доктор Маринус! – окликает Якоб, стукнув по откинутой крышке люка.
Доктор в рубахе с распахнутым воротом не отвечает на приветствие.
– Доктор Маринус? Очень рад наконец-то с вами познакомиться…
Доктор как будто не слышит.
Писарь повышает голос:
– Доктор Маринус? Простите за беспокойство…
Маринус раздраженно сверкает глазами:
– Из какой крысиной норы вы вылезли?
– Я прибыл на «Шенандоа», четверть часа назад. Меня зовут…
– Я разве спрашивал, как вас зовут? Нет, я спрашивал про ваше fons et origo[1].
– Домбург, минеер. Приморский городок в Зеландии, на острове Валхерен.
– Валхерен, говорите? Я был как-то в Мидделбурге.
– Я в Мидделбурге получил образование.
Маринус отвечает лающим смехом:
– Никто не может «получить образование» в этом гнезде работорговцев.
– Возможно, в будущем я сумею исправить ваше мнение о жителях Зеландии. Меня поселили в Высоком доме, так что мы почти соседи.
– То бишь соседство способствует общительности, вот оно как, по-вашему?
– По-моему… – Якоб теряется от явной враждебности доктора. – По-моему… Я…
– Этот экземпляр Cymbidium kanran был найден среди козьего корма; пока вы тут мямлите, он увядает.
– Господин Ворстенбос предположил, что вы могли бы отворить кровь…
– Средневековое шарлатанство! Еще двадцать лет назад Хантер вдребезги разнес учение о кровопусканиях, равно как и гуморальную теорию, на которой оно основано!