– Оранда капитан! – и препровождает голландцев к трем алым подушкам внутри ограниченного чиновниками прямоугольника.
Кобаяси переводит слова камергера Томинэ:
– Голландцы сейчас должны оказать уважение.
Якоб становится коленями на подушку, рядом кладет папку и отвешивает поклон. Справа от него то же самое делает ван Клеф, но, выпрямившись, Якоб замечает, что Ворстенбос остался стоять.
– Где мой стул? – спрашивает управляющий факторией, обращаясь к переводчику Кобаяси.
Вопрос вызывает тихий переполох. Ворстенбос на это и рассчитывал.
Камергер Томинэ бросает переводчику Кобаяси короткий вопрос.
– В Японии, – багровея, сообщает Ворстенбосу Кобаяси, – на полу сидеть – нет бесчестья.
– Весьма похвально, господин Кобаяси, но на стуле удобнее.
Кобаяси и Огава обязаны умаслить разгневанного камергера и уговорить строптивого управляющего факторией.
– Пожалуста, господин Ворстенбос, – говорит Огава. – У нас в Японии нет стульев.
– А нельзя что-нибудь этакое соорудить ради почетного гостя из дальних стран? Ты!
Чиновник, на которого указали, вздрагивает и дотрагивается до собственного носа.
– Да, ты. Принеси десять подушек. Десять. Слово «десять» понимаешь?
Чиновник ошарашенно переводит взгляд с Кобаяси на Огаву и обратно.
– Посмотри на меня! – Ворстенбос размахивает подушкой, снова бросает ее на пол и поднимает вверх десять растопыренных пальцев. – Десять подушек принеси, ну! Кобаяси, объясните этому недоделку, что мне нужно.
Камергер Томинэ требует ответов. Кобаяси объясняет, почему чужеземец отказывается преклонить колени, а Ворстенбос тем временем улыбается с выражением вселенской снисходительности.
В Зале шестидесяти циновок воцаряется мертвая тишина. Все ждут реакции градоправителя.
Долгую минуту Сирояма и Ворстенбос неотрывно смотрят друг другу в глаза.
Наконец Сирояма улыбается небрежной улыбкой победителя и кивает. Камергер хлопает в ладоши: двое слуг приносят подушки и складывают их стопкой. Ворстенбос лучится довольством.
– Обратите внимание, – говорит он своим спутникам, – вот награда за твердость! Хеммей и Даниэль Сниткер только лебезили и подрывали наш престиж. Моя задача, – Ворстенбос прихлопывает ладонью неустойчивую груду, – вновь завоевать уважение!
Сирояма что-то говорит Кобаяси.
– Градоправитель спрашивать, – переводит тот, – удобно теперь?
– Поблагодарите его милость от моего имени. Теперь мы сидим лицом к лицу, как равные.
Насколько может понять Якоб, Кобаяси при переводе опускает последние два слова.
Сирояма, кивнув, изрекает длинную фразу.
– Он сказать, – начинает Кобаяси, – новому управляющему факторией: «Поздравляю с назначением», – а помощнику управляющего: «Добро пожаловать в Нагасаки» и «Мы рады вновь видеть вас в городской управе».
Якоб, ничтожный писарь, остается без отдельного приветствия.
– Господин градоправитель надеяться, что путешествие не слишком… утомительное и солнце не слишком жаркое для слабая голландская кожа.
– Поблагодарите господина градоправителя за беспокойство, – отвечает Ворстенбос, – но он может не волноваться: по сравнению с июльским солнцем в Батавии здешнее – просто детская игрушка.
Выслушав перевод, Сирояма кивает с таким видом, словно ему подтвердили некие давние подозрения.
– Спросите, – приказывает Ворстенбос, – как его милости понравился кофе, который я подарил.
При этом вопросе чиновники в свите градоправителя многозначительно переглядываются. Сирояма несколько мгновений обдумывает ответ.
– Господин градоправитель сказать, – переводит Огава, – «Кофе на вкус не похожий ни на что другое».
– Скажите ему: наши плантации на острове Ява могут произвести столько кофе, что хватит даже на японский бездонный желудок. Скажите: будущие поколения станут благословлять имя Сироямы – человека, который открыл для их родины этот волшебный напиток.
Огава переводит, и ему отвечают сдержанным отрицанием.
– Господин градоправитель сказать, – объясняет Кобаяси, – в Японии нету аппетит для кофе.
– Чепуха! Когда-то кофе и в Европе не знали, а сейчас в наших столицах на каждой улице имеется кофейня, да не одна, а десять! Немалые деньги на этом зарабатывают.