Его голос стал мягче. Я смотрела на её портрет, пока он говорил. Я пыталась, чтобы мама выглядела хорошо, потому что я любила её, но я не только воссоздала её тёмные миндалевидные глаза или её широкую улыбку, я так же показала, как её волосы всегда непослушно торчат в ста разных направлениях, и как остро её скулы выдаются на лице. Если бы я не нарисовала это, это была бы не она.
— Когда я смотрю на это, я вижу её, словно поздно ночью, когда она работала десять или четырнадцать часов. Я вижу её гений. Её утомление. Её доброту. И я вижу это даже если не знаю её.
— Правда? — тогда я взглянула на Пола, и он кивнул с облегчением от того, что я поняла.
— Посмотри на них всех. Джози не терпится отправиться на поиски новых приключений. Твой отец отвлечён, и нельзя сказать, просто он тратит время или сейчас придумает что-то гениальное. Тео… — он помедлил, когда я взяла портрет Тео, который заканчивала, с его волосами, замазанными гелем и торчащими вверх, карие глаза под изогнутыми бровями, полные губы, которые могли бы принадлежать Купидону эпохи Ренессанса. — Тео что-то задумал, как обычно.
Я начала смеяться. Пол улыбнулся.
— А теперь твой автопортрет.
Хотя я участвовала в нескольких выставках, у меня даже была своя выставка в маленькой галерее, я никогда не показывала автопортрет где-либо, кроме своей спальни. Он был настолько личным, каким не могла быть ни одна другая картина.
— Твои волосы… — сказал он, и его голос затих, потому что даже Пол достаточно тактичен, чтобы знать, что назвать волосы девушки «местом катастрофы», скорее всего не мудро. Но так и есть, они более волнистые и густые и более неконтролируемы, даже чем мамины, и я так их и нарисовала. — Я могу видеть всё, чем ты похожа на мать.
Конечно, подумала я. Костлявая, слишком высокая, слишком бледная.
— И то, чем ты не похожа на неё.
Я попыталась превратить это в шутку.
— Ты имеешь в виду, что не видишь того же невероятного гения?
— Нет.
Болезненно. Наверное, я сморщилась.
Пол быстро добавил.
— Возможно, в мире рождается пять людей за столетие с умом, как у твоей матери. Нет, ты не такая же умная, как она. И я тоже не такой. И никто из тех, кого мы скорее всего встретим за всю жизнь.
Это была правда. Это помогло, но мои щеки все еще пылали. Как я могла почувствовать, что он стоял рядом со мной?
У него был более мягкий голос, чем можно было подумать, глядя на массивную фигуру и жесткие глаза.
— Я вижу, что ты всегда ищешь. Как сильно ты ненавидишь фальшивки. Что ты старше своего возраста, но все равно, игривая, как маленькая девочка. Как ты всегда смотришь в глубь людей или гадаешь, что они видят, глядя на тебя. Твои глаза. Всё у тебя в глазах.
Как Пол мог всё это видеть? Как он мог узнать только по портрету?
Но это было не только по портрету. Я тоже это знала.
Хотя мне нужно было что-то сказать, я не могла произнести ни слова. У меня перехватило дыхание, горло крепко сжалось. Я ни разу не перевела взгляд с автопортрета на Пола.
Он сказал:
— Ты пишешь правда, Маргарет. Я не думаю, что ты сможешь по-другому.
И потом он ушел.
После этого я начала работу над портретом Пола. Его лицо было на удивление сложно поймать. Широкий лоб, сильные, прямые брови, жесткий подбородок, светло-русые волосы с оттенком красноватого золота заставляли меня смешивать краски часами в попытках добиться точного оттенка, то как он слегка опускал голову, как будто извиняясь за то, что он такой высокий и сильный, это его неуловимое выражение лица, как будто он знает, что никогда не будет своим и даже не видит смысла стараться, но его глаза были сложнее всего.
Глубоко посаженные, внимательные. Я знала, как выглядят глаза Пола. Но дело было в том… что, когда я рисовала кого-то, даже себя, я изображала их смотрящими немного в сторону от зрителя. Тогда выражения лица становились более естественными, также это придает человеку на портрете загадочность, ощущение того, что моя работа не может запечатлеть настоящего человека внутри. Это тоже часть того, что я рисовала правду.
Но Пол не мог этого сделать. Каждый раз, когда я пыталась нарисовать его взгляд, он не хотел отрывать глаза от зрителя. От художника.
Он смотрел на меня. Он всегда, всегда смотрел на меня.
На следующий день после смерти отца, в час, когда мы узнали, что Пол был виноват, я пошла в свою комнату, взяла нож для холста и разрезала его портрет на ленты.
Он заставил меня доверять ему.
Он заставил меня думать, что он видел меня.
И это была всего лишь часть его плана, один маленький кусочек его большого плана по уничтожению нас всех.