Я с надеждой повернулся к маме, но она опустила глаза. Я вырвал руку из-под ее ладони.
— Мама? — В ответ на мою мольбу она покачала головой.
— Мы — семья, Руне. Мы не можем расставаться на такой долгий срок. Нам всем нужно поехать с папой. Мы — семья.
— Нет! — крикнул я и, отодвинув стул, вскочил и сжал кулаки. — Я не оставлю ее! Вы меня не заставите! Наш дом — здесь! Вы не заставите меня вернуться в Осло!
— Руне! — Папа тоже поднялся и протянул руки. — Успокойся.
Но я уже не мог находиться с ним рядом и, повернувшись, выбежал из ресторана и повернул к пляжу. Солнце спряталось за темными тучами, холодный ветер гнал по берегу песок. Я бежал к дюнам, и колючие зернышки били в лицо.
Гнев и злость бушевали во мне, норовя вырваться наружу. Как они могли так поступить со мной? Они же знают, что мне не жить без Поппи.
Дрожа от злости, я забрался на самую высокую дюну и упал на вершине. Надо мной расстилалось серое, сумрачное небо. Жить в Норвегии без Поппи? Не быть с ней рядом? Не держать ее руку? Не целовать ее губы? От одной этой мысли меня едва не стошнило. Нет, невозможно.
Горло перехватило — ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Мысли метались в поисках выхода. Что можно сделать, чтобы остаться? Но хватаясь то за один, то за другой вариант, я понимал, что отца не переубедить. Если он решил для себя что-то, то уже не отступится. Мне придется поехать с ними — выражение на его лице ясно показывало, что другого варианта нет. Они разлучали меня с моей девушкой, моей половинкой. И я ничего не мог с этим поделать. Будь оно проклято.
Кто-то поднимался на дюну. Конечно, это был он, мой отец. Он сел рядом. Я отвернулся к морю. Не хотел его видеть. Не хотел даже замечать.
Какое-то время мы молчали, потом я спросил:
— Когда мы уезжаем?
Я почувствовал, как он напрягся, и искоса взглянул на него. Отец смотрел на меня с жалостью и сочувствием, и от этого мне сделалось еще хуже.
— Когда?
Он вздохнул и опустил глаза.
— Завтра.
Мир замер.
— Что? — не веря своим ушам, прошептал я. — Как так? Это невозможно.
— Мы с твоей матерью узнали обо всем месяц назад, но решили ничего не говорить до самого последнего дня. Знали, что тебе это не понравится. Мне нужно быть на работе, в Осло, уже в понедельник. Со школой вопросы улажены, документы перешлют в твою новую школу. Твой дядя подготовит дом к нашему возвращению. Моя компания наняла рабочих — они придут к нам уже завтра, — и вещи отправят в Норвегию морем.
Я посмотрел на отца и впервые в жизни почувствовал, что ненавижу его. Меня просто тошнило от злости. Я стиснул зубы и отвернулся.
— Руне, — мягко сказал отец и положил руку мне на плечо.
— Не трогай меня, — прошипел я, отворачиваясь. — Никогда больше не прикасайся ко мне и не заговаривай со мной. Я никогда — никогда! — не прощу тебя за то, что ты разлучил меня с ней.
— Понимаю, но… — начал он, но я не дал ему договорить.
— Нет, не понимаешь. Ты понятия не имеешь, что Поппи значит для меня. Ни малейшего. Потому что, если бы понимал, ты не стал бы увозить меня от нее. Ты сказал бы своей компании, что не хочешь уезжать, что нам нужно остаться.
Он вздохнул:
— Я — инженер технического отдела, и у меня есть обязанности перед компанией. Мне необходимо быть там, где я нужен. В данный момент это Осло.
Я промолчал. Мне было наплевать, что он какой-то там инженер-техник в какой-то там захудалой компании. Меня бесило, что они знали все заранее, но сказали только сейчас. Я не мог смириться с этим переездом.
Не дождавшись ответа, отец сказал:
— Пойду, соберу вещи. Тебе нужно быть у машины через пять минут. Проведи сегодняшний вечер с Поппи. Я хочу, чтобы у тебя по крайней мере была возможность попрощаться с ней.
В глазах защипало. Я отвернулся, чтобы он не видел моих слез. Чертовы слезы. Злость не давала мне справиться с ними. Я почти никогда не плакал — только когда злился, — а теперь не мог продохнуть от гнева.
— Это не навсегда. В крайнем случае на несколько лет, а потом мы вернемся. Моя работа, наша жизнь — здесь, в Джорджии. Но я должен быть там, куда посылает меня компания. А в Осло не так уж плохо — мы ведь сами оттуда. И твоя мама будет счастлива вернуться на родину, там, где ее семья. Мы думали, что, может быть, и ты… тоже…
Я не ответил. Несколько лет без Поппи — это же целая жизнь! А до семьи мне не было никакого дела.
Волны ритмично накатывали на берег. Сломленный и растерянный, я сидел до последнего, потом поднялся и пошел к машине. Мне так хотелось увидеть Поппи. Но что ей сказать? Как объяснить, что мы уезжаем? Я знал, что разобью ей сердце, и эта мысль сводила меня с ума.