Через четыре недели я сделаю ее своей. Во всех гребаных смыслах этого слова.
Но сейчас мне предстояло встретиться лицом к лицу с другим мужчиной, который считал ее своей. Мне придется попросить его отдать свою дочь уличной крысе, у которой не было ни перспектив, ни семьи, ни связей.
Ох, и если ему не понравится то, о чем я спрошу, он может убить меня, и никто не найдет тело.
Я не нервничал.
Хотя должен. Но у меня нет будущего без Изабеллы. Другого выбора нет.
Итак, я сидел напротив Винсенция Каталано в офисе, о котором слышал много историй. Я уставился на камин, вокруг которого стояли каменные львы, совершенно белые и нетронутые. Я слышал, что людей рубили перед этим камином, и львам приходилось наблюдать, как конечности трупов превращались в пепел.
Я был уверен, что это какая-то городская легенда, но не мог перестать думать о том, как будет пахнуть моя горящая нога, если я все испорчу.
— Кристиан, — сказал Дон, откидываясь на спинку стула.
Вот и все. Вопрос, утверждение, угроза – все это было вложено в мое имя.
Дону не нужно было больше ничего говорить. Мою кожу покалывало от страха и восхищения. Я не знал своего отца, но все же мог быть уверен, что он совсем не похож на этого человека, потому что не было никого похожего на этого человека. Дон был единственным достойным мужчиной в моей жизни. Он проверял меня, и правильно сделал. Но он также приветствовал меня. Пригласил меня в семейный дом на ужин. Он научил меня, черт возьми, водить машину.
— Ты хочешь переехать к моей дочери? — он спросил еще до того, как я что-то сказал. Я подумал, что он подозревал. Он знал о моем положении, о том, что теперь моя тетя выгоняет меня из дома, ведь мне исполнилось восемнадцать, и я больше не представлял для нее никакой ценности. Он устроил меня на работу с бухгалтерскими книгами в сети прачечных, которыми он владел. Некоторые мужчины насмехались над этим, поскольку в то время мне было шестнадцать. Но он видел, что я хорошо разбираюсь в цифрах. Он дал мне шанс, понимая, что если я все испорчу, цена будет высока.
Я ничего не испортил.
Я заслужил его уважение.
Вот почему я все еще дышал.
Я не опустил глаз, хотя его взгляд был пронизывающим, противостоящим.
— Нет, я хочу жениться на ней.
Он смотрел на меня оценивающим взглядом, взвешивал, проверял, соответствую ли я требованиям. Это был взгляд одного из самых безжалостных людей в Нью-Йорке. Меня могут похоронить в неглубокой могиле. Вот так просто. Даже если меня кто-то найдет, никто не стал бы указывать пальцем на Дона.
Я знал, чем рискую.
Оно того стоило.
Он кивнул один раз.
Я выдохнул. Этот кивок был вместо пули в моем мозгу.
— Не буду тебе базарить про возраст. Неважно, сколько лет моей принцессе, все равно для нее всегда будет слишком рано, но ты встал передо мной, прекрасно зная свою судьбу, если мне что-то не понравится, — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Ты достаточно взрослый человек, чтобы любить мою дочь. И моя дочь, находящаяся с таким парнем, как бы я это ни ненавидел, тоже кажется достаточно взрослой, — он вздохнул. — Просто знай, дитя, если хочешь жить с ней, ты моя семья. Все члены моей семьи являются частью семейного бизнеса. Все твои мечты стать врачом, адвокатом, кем угодно, черт возьми… они исчезнут. Ты не получишь жизни вне семьи, ты не заберешь у меня мою дочь.
Так оно и было. Именно это должно было произойти. Я понимал это уже много лет. В другой жизни я бы хотел быть кем-нибудь из обычных. Хотел помогать людям и в то же время зарабатывать хорошие деньги. Я хотел убежать как можно дальше от своего прошлого и бедности.
Работая на Каталано, я не буду бедным, в этом я был уверен. Только с ними у меня достаточно денег, чтобы купить машину, сводить Изабеллу за мороженым, накопить на кольцо.
В моем будущем будет величие. Богатство. Но еще там будет насилие. Дон хочет привлечь меня в свои ряды, убедиться, что я предан делу. А у меня не было никаких иллюзий. Мне придется причинять боль людям. В конце концов, скорее всего, мне придется лишить себя жизни.
Это тоже не беспокоило. Что-то внутри меня понимало, – я все равно никогда бы не стал гребаным врачом или адвокатом. Моему воспитанию не хватало любви, доброты. И это что-то во мне пробудило. Или убило.
Если бы я не встретил Изабеллу в таком юном возрасте, я был бы совершенно другим человеком. Мной бы овладели гнев и обида. Я бы разрушал все на своем пути. Людей. Ни за что на свете я бы не закончил школу с пятерками. Нет, она спасла меня.
— Я не планирую никуда ее забирать, сэр, — ответил я, вздернув подбородок, не сводя с него глаз, чтобы он мог увидеть в них правду. — У меня нет никаких стремлений, кроме как быть мужчиной, достойным ее.
Он продолжал рассматривать меня.
— Это, сын мой, правильный ответ, — он сложил руки вместе. — Теперь нам нужно купить моей дочери кольцо. И достать тебе пистолет.
Вот и все.
Теперь я часть семьи.
Так просто.
Самое трудное наступит позже.
Очень много крови.
Изабелла
Сегодняшний день
Папа вошел в мою комнату, когда я готовилась к вечеринке по случаю моего дня рождения, его глаза блестели, все его жесткие морщины растаяли.
Кристиан поговорил с ним.
И он не сердится. На его руках нет ни крови, ни синяков на костяшках пальцев, хотя я и не ожидала, что они там будут. Я знала, что мой отец известен как безжалостный, я слышала шепотки от людей вокруг. Я не сомневалась, что мой нежный, любящий папа был способен на многие из тех ужасных вещей, которые твердили люди, но я также знала, что он никогда не причинит вред Кристиану.
Потому что мой папа знал меня. У нас с ним была связь с тех пор, как я себя помнила. Я была его первым ребенком. Лоренцо был его сыном, человеком, который в конечном итоге возглавит семейный бизнес, когда достигнет совершеннолетия, но я была его luce dei mie occhi — светом его глаз.
Мой отец не отвергал меня как дочь, не говорил, что я бесполезна в бизнесе, в котором мужчины обладали всей властью, передаваемой от отца к сыну.
Нет, он проводил время со мной, посещая мои многочисленные чаепития в детстве, изящно потягивая воздух из пластиковых стаканчиков. Потом мы катались верхом на пони по имени Корица. Он обнимал меня, когда Корица умерла. После школы я сидела в его кабинете, на диване, молча делала домашнее задание, пока он работал на своем компьютере.
Он водил меня за молочными коктейлями, когда мне было грустно, когда он чувствовал, что мне одиноко в огромном особняке, в котором я выросла.
Он был первым, кому я рассказала о встрече с Кристианом. У него не сжалась челюсть или кулаки, не было никакой ярости, которые можно было бы ожидать от босса мафии, когда его тринадцатилетняя дочь объявила, что у нее есть парень.
Мой отец задавал вопросы мягко, с неподдельным интересом, относился к моим чувствам к Кристиану так, как будто они были законными, а не каким-то подростковым увлечением, как могли бы поступить многие родители.
После того как он много-много минут слушал, как я рассказываю об этом мальчике, он один раз кивнул и заявил, что должен с ним встретиться. Опять же, за ужином на следующий вечер, когда Кристиан был одет в рубашку и галстук, чисто вымытый, готовый прыгнуть ради меня в логово льва, папа был почтителен и спокоен. Не было никакого дробовика, вошедшего в поговорку или как-то иначе. Хотя мои дяди Марко и Доминик тоже присутствовали на ужине, и я прекрасно понимала, что они оба вооружены. Оба мужчины были рядом еще до моего рождения. Марко завязывал мне шнурки на ботинках, лечил поцарапанные колени и иногда посещал чаепития с папой. Доминик не посещал никаких чаепитий. Он не вытирал мои слезы, когда я царапала колено. Он был лишь тенью, которая следовала за мной на протяжении многих лет. Я всегда его боялась. Его глаза были жесткими, мертвыми, и он никогда не улыбался.