— Человеческие существа не созданы для того, чтобы быть счастливыми, — добавил он после вдоха. — Мы сами все портим, вместо того чтобы позволить сделать это окружающему миру. Так что, в твоих глазах, я могу быть виновным, ведь мне было бы не так больно, если бы она просто рассталась со мной.
Он уставился на Харриса. На него смотрели одни из самых больных и отвратительных ублюдков в мире. Люди, которые совершали ужасные поступки. Никогда еще на него не действовал пристальный взгляд мужчины, говорящего о любви.
— Лучше бы я убил ее, — прошептал он. — Если бы ей пришлось умереть, если бы я не мог этого предотвратить, я хотел бы сделать это сам. У меня было бы больше времени с ней, пока она еще дышала. Я бы не пропустил ни одной гребаной секунды ее сердцебиения. Мне было бы наплевать на то, что случится со мной после, лишь бы у меня был последний из ее моментов на этой земле. Но кто-то отнял это у меня.
Внезапно он перестал быть похожим на ребенка.
Черт, он не был похож на человека.
Он встал. От скрежета стула по полу слезились глаза.
— Кто-то украл это у меня, — повторил он, переводя взгляд с одного мужчины на другого. У обоих были годы впереди, но каким-то образом он заставил Харриса почувствовать себя гребаным ребенком. Его нервировало, когда на него так смотрели.
— Ты зря тратишь время, думая, что это был я, — сказал Кристиан. — Но ты просто делаешь свою работу, и если у тебя это хорошо получается, ты достаточно скоро поймешь, что это не я. Но я сделаю все, что в моих силах, и выполню вашу работу лучше. Я найду вора, который забрал самую важную вещь в моем мире. А потом я посмотрю, как они испустят свой последний вздох. Именно я покончу с их жизнью.
Харрис знал, что тот говорит серьезно. Знал, что какая бы доброта, невинность ни были в этом мальчике, они давно исчезли. Теперь он был мужчиной. Он был состоявшимся человеком. И в конце концов ему придется его уничтожить. До того, как он станет еще более опасным, чем сам Дон.
========== Глава 2 ==========
Двадцать пять лет спустя
Сиенна
Он пристально смотрел на меня.
Последний час.
Я заметила, что он смотрит на меня ровно пятьдесят девять минут, пятьдесят пять секунд назад. Потому что невозможно не заметить, когда такой мужчина пялится на тебя. А потом отслеживать минуты и гребаные секунды.
Как и я, он сидел один. Перед ним стоял бокал красного вина и тарелка с едой. К которой он не прикасался.
Я также сидела перед целой тарелкой еды, к которой не притронулась. Наполовину полный «Олд фешен», я заказала его, потому что без алкоголя невозможно пережить целый час, когда горячий парень пялится на тебя. Я бы заказала еще стаканчика четыре, но мужчина следил за каждым моим движением, а я не хотела, чтобы он думал, будто я здесь для того, чтобы напиться в одиночку в полдень вторника.
Я пришла со своим набором для выживания в одиночестве: телефоном, книгой и парой контрактов, которые мне нужно было просмотреть. Все это, как и моя еда, были нетронуты. Это даже обидно, потому что я увлеклась этой книгой, и контракты действительно нужно прочесть в срочном порядке, и еще я умирала с голоду. Хотя я носила дорогую обувь, одежду и получала очень хорошую зарплату, живя в хорошей квартире в Нью-Йорке, но была не совсем в том положении, чтобы оставить на столе нетронутую тарелку пасты за тридцать долларов. Кроме того, это была лучшая паста в городе, а это своего рода гастрономическое преступление.
Но когда мужчина с таким взглядом пялится на тебя, ничего нельзя поделать, кроме как подчиниться ему.
Подчиниться.
Я так хотела сделать это.
Его глаза были голубыми, бирюзовыми. Казалось, они светились с другого конца комнаты. Прожигали меня изнутри. Никаких колебаний, никаких игр. Он давал понять, что хочет меня. Он давал понять, что будет доминировать надо мной. Контролировать меня.
Хотя казалось невозможным, что я сделала вывод из того, что мужчина пялился на меня в течение часа, но настоящая женщина всегда знает.
Он был старше меня. Очень сильно. По крайней мере, лет на десять. В его черных волосах было изрядное количество белых прядок. Они были уложены легко, гладко, подчеркивали его острую челюсть, покрытую тенью щетины. Черты его лица были угловатыми, мужественными, словно высеченными из мрамора. Густые темные брови еще сильнее освещали его глаза.
На нем был костюм, черный, наверняка дорогой. Расстегнутый воротник, как я видела, загорелые жилы мускулистой шеи. У него были широкие плечи, и я знала, что они тоже были мускулистыми. Несмотря на то, что он сидел, я догадывалась, что он высокий. Все в нем было большим, внушительным, сильным, опасным. И чертовски опьяняющим.
Мои бедра были прижаты друг к другу в течение целого часа, кожа была влажной от возбуждения. Это безумие. У меня такая реакция на то, что незнакомец, блять, пялился на меня.
Я смотрела, как он оплачивает свой счет, затаив дыхание, задаваясь вопросом, как сидеть дальше, если он уйдет отсюда. Я не знала его, но меня внезапно охватила мысль о том, как выжить, не услышав его голоса, не ощутив его кожу.
Сердце стучало в ушах, пока я наблюдала за его движениями. Все так плавно. Человек, уверенный в себе. Полностью контролирует каждое свое движение, контролирует всё и всех вокруг себя. Не только я отмечала каждое его движение, другие наблюдали за ним – не только женщины, но и каждая душа в ресторане. Официанты обходили его стороной, и это говорило о том, что они его боялись. Пара мужчин, одетых в строгие костюмы, подходили к нему в течение часа, он едва взглянул на них, отпускал, и они убегали.
Казалось, все в ресторане затаили дыхание, когда он встал, застегнул куртку и пошел.
Ко мне.
Я ничего не сделала, когда он приблизился. Я даже не могла контролировать выражение своего лица. Мои губы были слегка приоткрыты, дыхание поверхностное и учащенное. Мужчина, который знает, как читать женщину, увидел бы, насколько я заинтересована. Как чертовски отчаянно я нуждалась в нем. И он был одним из этих мужчин. Понимающее подергивание его губ и блеск в глазах сказали мне, что он точно знал, насколько влажными были мои трусики.
Затем он встал перед моим столом, возвышаясь надо мной, поглощая своей тенью.
От него пахло сандаловым деревом и кожей.
Мне было страшно смотреть на него, но глаза двигались по собственной воле, как будто они были магнитами, просто подчиняющимися законам физики.
Огонь внутри меня взорвался в ту секунду, когда мои глаза встретились с его.
Этот мужчина, этот незнакомец, ничего не сказал. Он смотрел гораздо дольше, чем было уместно, ну и замечательно, ведь я хотела, чтобы он делал со мной очень неподобающие вещи. Возможно, для других, нормальных людей перспектива заняться сексом с совершенно незнакомым человеком была ужасающей и испорченной. Но я не была нормальной.
Поэтому, когда он протянул свою большую мужскую руку с длинными пальцами, не говоря ни слова, я взяла ее.
❖❖❖
Мы не разговаривали, пока выходили из ресторана, держась за руки, в его присутствии мое тело дрожало от желания и предвкушения.
Я решила, что он, должно быть, оплатил мой счет, потому что никто не побежал за нами, когда мы целенаправленно выходили за дверь. С другой стороны, потребовался бы мега грозный официант, чтобы противостоять ему. Этому высокому, красивому, сильному мужчине, который владел всеми в комнате. Мужчина, который мог подойти к столику женщины, без слов протянуть руку и уйти с ней.
Может быть, не каждая женщина взяла бы эту руку. Может быть, я была единственной женщиной на планете, настолько облажавшейся, чтобы сделать это.
В тот момент мне было все равно.
Какая-то потребность внутри, голод, который я игнорировала, овладел мной, и у меня не было сил отрицать этого. И отказать ему.
Как и большинство женщин моего возраста, я была одержима криминальными документальными фильмами и очарована серийными убийцами. Я была умной женщиной, которая принимала все меры предосторожности, зная, что в этой стране каждые девяносто восемь секунд на женщину нападают. Я понимала, что должна активно избегать ситуаций, которые могли бы привести к изнасилованию или убийству. Если бы не избегала и со мной что-то случилось, появились бы вопросы, комментарии о том, во что я была одета, почему я бежала в наушниках, почему я не взяла такси домой вместо того, чтобы идти пешком два квартала.