После того как он много-много минут слушал, как я рассказываю об этом мальчике, он один раз кивнул и заявил, что должен с ним встретиться. Опять же, за ужином на следующий вечер, когда Кристиан был одет в рубашку и галстук, чисто вымытый, готовый прыгнуть ради меня в логово льва, папа был почтителен и спокоен. Не было никакого дробовика, вошедшего в поговорку или что-то в этом духе. Хотя мои дяди, Марко и Доминик, тоже присутствовали на ужине, и я прекрасно понимала, что они оба вооружены. Оба мужчины были рядом еще до моего рождения. Марко завязывал мне шнурки на ботинках, лечил поцарапанные коленки и иногда посещал чаепития с папой. Доминик не посещал никаких чаепитий. Не вытирал мои слезы, когда я царапала колено. Он был лишь тенью, которая следовала за мной на протяжении многих лет. Я всегда его боялась. Его глаза были жесткими, мертвыми, и он никогда не улыбался.
Вот почему я была удивлена, что ни один из мужчин почти не разговаривал во время первого ужина с Кристианом. Я ожидала, что Марко задаст шквал вопросов, слегка угрожая ему. Потому что он, возможно, был весельчаком, но также был опасен. Это все, что я знала. Думала, что Доминик сделает все, что в его силах, чтобы запугать Кристиана, потому что он обожал, когда люди его боялись.
Если кто-то и задавал колючие, граничащие с враждебностью вопросы, так это моя мать… с которой я отказывалась разговаривать в течение нескольких дней после ужина. Она всегда была более критична к Кристиану, к нашим отношениям, но в конце концов пришла в себя, после многочисленных споров. Эти споры решил папа, который всегда хотел мира в своем доме.
Хотя я обожала свою маму и ценила ее силу и преданность нашей семье, я не побежала к ней, вернувшись домой из отеля после того, как потеряла девственность и надела кольцо, которое обещало вечность. На самом деле я активно избегала ее. Мы не были близки, как многие девочки в моей школе со своими матерями, но она все равно поняла бы, что произошло. Увидела бы, что во мне изменилось. Мне хотелось оставить тайну себе на какое-то время. Держать прошлую ночь в тихом и драгоценном месте, чтобы мама не запятнала ее своим недовольством. К счастью, та была занята организацией вечеринки и бегала по поручениям, когда я вернулась домой.
Я нервно пялилась на свой шкаф, хотя мама уже разложила платье для вечеринки на моей кровати. Светло-розовое, с длинными кружевными рукавами и подолом, доходящим мне до середины икры. Казалось, теперь, когда я стала настоящей женщиной, была помолвлена и собиралась выйти замуж, я больше не вписывалась в это платье. Не вписывалась в большую девичью комнату с оборками на одеяле и мягкими игрушками, разложенными на кровати. Я, конечно, уже миновала тот период, когда мама выбирала для меня красивые, дорогие платья с пышными юбками, которые шили больше для кукол, чем для девушек.
Теперь я была женщиной. И хотела выглядеть сексуально. Проблема была в том, что у меня нет ничего, что можно было бы счесть сексуальным. Конечно, у меня были джинсы и укороченные топы, которые все девочки носили в школу, от которых мама щелкала зубами, и от которых у Кристиана слезились глаза, а его руки блуждали по всему моему телу, но они не совсем подходили для вечеринки.
— Только не говори мне, что у тебя кризис моды, luce dei mie occhi, — сказал папа, входя в открытую дверь моей спальни.
Он был одет, как всегда, в черную рубашку, брюки и галстук. Галстук был красным. Мама купила ему этот красный галстук в подарок еще до того, как они поженились, и он поклялся носить его каждый день своей жизни. Обычно к его образу прилагался пиджак, но, вероятно, тот был перекинут через спинку офисного кресла, где папа работал большую часть дня. Мне было интересно, знает ли он, что сегодня тот самый день. Кристиан сказал бы ему, когда планирует сделать предложение. Мой отец был умным человеком, так что, вероятно, сложил два и два относительно того, где я была прошлой ночью в свой восемнадцатый день рождения.
Я старалась сохранять спокойствие, чувствовать успокаивающую тяжесть маленького бриллианта на своем пальце. Улыбка, которую я подарила отцу, была натянутой и нервной, когда повернулась к нему. Его взгляд метнулся к платью на моей кровати.
— Ах, я думаю, ты наконец-то выросла для того, чтобы мама выбирала тебе платья, не так ли? — спросил он мягким и ровным голосом, как всегда.
— Думаю, что да, — согласилась я, мой голос слегка дрожал.
Мой отец долго смотрел на меня, и в его взгляде было что-то, чего я не могла расшифровать.