Джалиль потупил взор и – словно мальчишка-переросток – стал ковырять землю носком ботинка.
– Оказывается, ты всю жизнь стыдился меня.
– Я приеду к тебе, – пробормотал Джалиль. – Я буду навещать тебя в Кабуле. Мы…
– Нет. Ни за что. Не приезжай. Не хочу о тебе больше слышать. Никогда.
Он умоляюще посмотрел на нее.
– Между нами все кончено. Прощай.
– Так нельзя, – пискнул Джалиль.
– Ты бы хоть для приличия дал мне время попрощаться с муллой Фатхуллой.
Мариам повернулась и зашагала сквозь толпу к автобусу. Джалиль не издавал ни звука. Уже у раздвижных дверей она услышала его голос:
– Мариам-джо.
Она вспрыгнула на ступеньку и пошла по салону к своему месту рядом с Рашидом. Краем глаза она видела, что Джалиль идет по тротуару вдоль автобуса, но даже не повернула головы.
Джалиль забарабанил в стекло. Мариам бровью не повела.
Автобус рывком тронулся с места. Некоторое время Джалиль бежал за ним. Потом его заволокло пылью.
Мариам не хотела всего этого видеть. И не увидела.
Рашид опустил стекло и накрыл ее руку своей, большой и толстой.
– Ну вот, девочка. Вот. Вот, – все повторял он, глядя на Мариам.
Хоть бы в окно взглянул.
9
К дому Рашида они подошли во второй половине следующего дня.
– Вот мы и в Дих-Мазанге, – прохрипел Рашид. В одной руке он держал чемодан, а второй открывал деревянную калитку. – Это юго-западная часть города. Рядом зоопарк. И до университета недалеко.
Мариам устало кивнула. Все-таки ей приходилось напрягаться, чтобы понять кабульский выговор мужа. Да тут еще его пуштунский акцент. Ведь в его родном Кандагаре все говорят на пуштунском.
А он, казалось, без труда понимал ее гератский фарси.
Мариам быстро оглядела узкую незамощенную улицу, тесно стоявшие дома из обожженного кирпича, заборы, за которыми прятались дворы, плоские крыши. Некоторые дома были саманные и серым своим цветом напоминали горы, кольцом окружавшие город. По обеим сторонам улицы тянулись сточные канавы, полные мутной воды. Тут и там громоздились кучи мусора.
Дом Рашида был двухэтажный, выкрашенный в синий цвет. Краска давным-давно выцвела. Двор порос пожелтевшей травой. Справа к дому примыкал сарай, слева виднелся колодец с ручным насосом, высаженные в ряд чахлые деревца. Под навесом, прислоненный к стене дома, стоял велосипед.
– Твой отец сказал, ты любишь рыбалку, – сказал Рашид. – К северу от нас есть реки. Рыбы полно. Я тебя как-нибудь отвезу.
И он отомкнул входную дверь и впустил Мариам в дом.
Конечно, у Джалиля дом куда больше. Но против хижины, где они обитали с матерью, это были хоромы. На первом этаже помещались передняя, гостиная и кухня. Рашид сразу показал ей кастрюльки, сковородки, скороварку, керосинку-иштоп. В гостиной бросился в глаза кожаный зеленый диван с тщательно зашитым разрезом на боку. Еще тут имелись стол, два плетеных кресла, два складных стула, черная чугунная печка в углу. И голые стены.
Стоя посреди гостиной, Мариам осматривалась. У себя в домике она легко могла дотянуться до потолка. По солнцу, косые лучи которого проникали в окно, можно было определить время. Мариам четко знала, на сколько приоткроется дверь, прежде чем раздастся скрип. Ей хорошо были знакомы каждый скол и каждая трещинка на тридцати половицах. Со смертью матери все, к чему она привыкла, куда-то кануло. Она в чужом городе, и от прежней жизни ее отделяют высокие горы, глубокие ущелья и пустынные равнины. В чужом доме за темно-зелеными занавесками, где пахнет табачным дымом и полно незнакомых предметов, ей и до потолка-то не достать.
И зачем ей такой простор, если он ее душит? Мариам пронзила острая тоска по Нане, по мулле Фатхулле, по всей своей прежней жизни.
И она заплакала.
– С чего это вдруг? – недовольно спросил Рашид, полез в карман штанов, достал носовой платок, втиснул в руку Мариам, потом прислонился к стене и закурил, не спуская с жены глаз.
Мариам прижала платок к глазам.
– Прошло?
Мариам молча кивнула.
– Точно?
– Да.
Он взял ее под руку и подвел к окну гостиной.
– Выходит на север. – Рашид постучал по стеклу скрюченным указательным пальцем. – Прямо перед нами гора Асмаи – видишь? – а слева гора Али Абад. У ее подножия находится университет. К востоку от нас – отсюда не видно – горный хребет Ширдарваза. Каждый день ровно в полдень оттуда стреляет пушка… Немедля прекрати реветь. Я терпеть не могу слез.
Мариам еще раз вытерла глаза.
– Совершенно не выношу женского плача. Ты уж извини. Рыдания выводят меня из себя.