− Да, − сказала я, хотя мне не верилось, что Калеб так уж раскаивался. Когда мы последний раз разговаривали, он не выглядел раскаявшимся. И все-таки я верила, что он хотел, чтобы судья не сомневался в его раскаянии. Я бы тоже не сомневалась, если бы посмотрела на всё со стороны Калеба.
Не важно, что мне сказал мистер Фрэнк, я знала, почему Калеб решил извиниться. Не потому что сожалел. Просто, кто-то посоветовал ему так поступить. Он надеялся, что выпутается из неприятностей таким образом. Ему еще не назначили дату начала судебного заседания — он по закону уже был взрослым, и ему было еще паршивее из-за этого. Как сказал мой отец, вряд ли он отделается только общественными работами, как это было со мной. Наверное, извинение передо мной и моей семьей выставило бы его перед судьей в лучшем свете. Но это не особо похоже на извинение, да? Он не сожалеет о содеянном. Он сожалеет лишь о том, что попал в такую передрягу.
Мы зашли в комнату, где на всех окнах висели жалюзи. Мистер Фрэнк повернул ручку двери.
− Надеюсь, вы будете откровенны с моим клиентом, − сказал он, и я не могла точно сказать, кому из нас он это говорил — мне, маме, Тине или всем нам.
− Конечно, − сказала Тина, встряхивая волосами. Так было всегда, когда она говорила. — Надеюсь, он тоже будет откровеннен.
Мистер Фрэнк кивнул, открыл дверь и пригласил нас войти.
Тина обратилась ко мне.
− Ты готова? − спросила она и попыталась сочувственно улыбнуться, но это вышло так неестественно, что я догадалась − она не привыкла говорить вежливости. Я кивнула. Мама подошла и взяла меня за руку.
Калеб сидел на другом конце длинного стола, перед ним стояла содовая и лежали листы бумаги. Я молчала, будто в ожидании чего-то. Когда мое сердце начнет чаще биться, или горло сожмется от волнения, или в животе что-то ёкнет, или я начну злиться, или.. сделаю что-то еще.
Он выглядел таким маленьким. И худым, прямо тощим. Он определенно потерял вес. И под глазами у него были темные круги. Это был совсем не тот Калеб, с которым я когда-то целовалась. Он выглядел намного старше, будто был болен. Я только была шокирована тем, что это когда-то было моим парнем.
Он видел, как мы вошли, но даже не пошевелился. Его руки лежали на коленях, содовая и бумаги оставались нетронутыми. На его лице не отразилось ни одной эмоции. Но я не могла отвести от него взгляд. Хоть в комнате и были другие люди, казалось, будто мой взгляд завис на нем, и в комнате были лишь мы двое.
Мистер Фрэнк зашел и захлопнул дверь за собой, поспешно прошел к креслу рядом с Калебом и опустил руки на стол.
− Уверены, что не хотите пить? − спросил он маму и меня, и мы снова промямлили, что не хотим. − Ладно, не будем затягивать, − сказал он. − Мистер Коатс считает, что должен извиниться перед вами за его участие в произошедшем, и он приготовил речь. Калеб?
За его участие в произошедшем, подумала я с горечью. Его участие было главным. Без его участия, ничего бы не произошло.
Калеб поднял глаза на своего поверенного и затем медленно-медленно взял свои бумаги. Они покачивались в воздухе − его руки тряслись. Меня это порадовало. Он прокашлялся.
− Эшли, Мистер и Миссис Мейнерд, − начал он. Он замолчал, поднял взгляд и снова опустил его. − То есть, только...э, Миссис Мейнерд. Последние месяцы были для меня тяжелыми, как и для вас тоже, я уверен. Я много думал о том, что сделал, и понял, что должен извиниться. Миссис Мейнерд, простите, что нарушил спокойствие вашей семьи. Я понимаю, что мои действия привели к трудностям в вашей работе и в личной жизни, и мне очень жаль.
Он замолчал и снова поднял взгляд, и меня удивило, что мама кивнула ему не очень по-доброму.
− Спасибо, − тихо сказала она. Она не сказала, что извинения приняты, и я знала, что для мамы это было важно − то, что извинения не приняты, потому, что нескольких зазубренных предложений было недостаточно. Из-за того, что он сделал с нашей семьей. С папиной работой.
Калеб перевел взгляд на меня, и я, наконец, что-то почувствовала. Ностальгию, что ли. Тоску по прошлому. Я поняла, что уже выросла и не могу его ненавидеть, и мне бы хотелось, чтобы у меня не было для этого повода. Но я знала, что не смогу его вернуть. Не смогу вернуть нас, вернуть то, что было. Это невозможно, после всего, что произошло. Я бы хотела вернуть наивность − ту наивность, когда ты веришь, что парень никогда не сможет сделать тебе больно.
Калеб откашлялся снова и выровнял бумаги, которые держал в руках :
− Эшли, я знаю, что причинил тебе боль. Я не оправдал твое доверие, нарушил личное пространство и мне очень жаль. Также, я очень сожалею, ведь тебе пришлось через многое пройти из-за меня, люди говорили тебе гадости, ты попала на общественные работы, но ты не хотела сделать мне больно тем фото, а я хотел, и это было неправильно.