Она прислонилась к своему закрытому шкафчику. Девушка около соседского шкафчика пыталась выглядеть безразличной, но было вполне заметно, что она подслушивала.
– О чем нам нужно поговорить? – спросила Рэйчел скучающим голосом.
Я глубоко вздохнула.
– Я больше не хочу с тобой дружить, но думаю, что невозможно всегда избегать друг друга. Я знаю, что по приказу суда тебе нужно держаться подальше от меня, но если ты не будешь, мне, честно говоря, всё равно.
Она закатила глаза.
– О, так ты теперь важнее меня, или как?
– Нет, но... ты действительно испортила мне жизнь. И я думала, мы были друзьями, от чего стало еще хуже. Я до сих пор не знаю, зачем ты это сделала. Но мне надоело думать об этом. Я устала от того, что эта фотография имеет отношение к моей жизни. Поэтому, если ты передумаешь, я не буду поднимать шум из-за этого. Я хочу вернуться к нормальной жизни. Я просто... проигнорирую тебя. – Я не могла предложить ей дружбу, но это был самый дружелюбный шаг, что я смогла придумать.
Девушка рядом, наконец, закрыла шкафчик и ушла. Народ в коридоре по-немногу расходился, вскоре мы остались только вдвоем. Я заметила, что мистер Грин, учитель французского, стоит у двери, настороженно на нас поглядывая, будто ожидая, что разразится драка.
– Предполагалось, что это шутка, – сказала Рэйчел. – Я не хотела быть предвзятой.
– Это было не смешно, – ответила я. – Но мне уже по барабану. Твои слова и поступки больше не имеют для меня значения.
Я развернулась и ушла от нее, и было так хорошо оставить ее там. Оставить ее с пониманием, что мне не нужен приказ суда, чтобы выбросить ее из своей жизни. И чтобы она знала, что, невзирая на ее «шутки» надо мной, я окажусь сильнее. Борьба с Рэйчел только провоцирует её. Сказать ей, что она не имеет значения – и действительно подразумевать это – лучший способ обезоружить ее.
Она больше не будет меня критиковать.
До спокойствия было еще далеко, но я, по крайней мере, приблизилась на один шаг.
После школы, когда по приказу Моузли мы бродили по зданию, снимая плакаты, я рассказала Маку, как прошел мой день. Я описала ему выражение лица Рэйчел, когда она поняла, что я больше не буду целовать ее задницу, и он расхохотался.
Закончив, мы вернулись в комнату 104 за наши компьютеры. У меня осталось всего несколько часов, чтобы закончить мою брошюру. Моя общественная служба была почти завершена.
Но прежде чем приступить к работе, я свернула в трубочку несколько плакатов и спрятала их в свой рюкзак. Я планировала повесить их в спальне. Мое время в 104 кабинете вскоре закончится, но я не хотела забывать об этом. Не обо всём.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
ОБЩЕСТВЕННЫЕ РАБОТЫ
В мой последний день миссис Моузли принесла пиццу.
Я встала перед полукругом стульев, мой живот урчал после порции пепперони.
Место Кензи было пустым, потому что накануне вечером у неё начались роды. Никто не знал, появился ли у нее ребенок или еще нет, хотя Энджел пыталась узнать это с помощью переписки. Кензи не отвечала на сообщения, поэтому мы начали делать предположения, не означает ли это, что она рожала в данный момент. И шутили о том, как мы сочувствуем медсестрам, которым сейчас приходилось иметь дело с Кензи.
После выхода с больницы общественная работа Кензи закончится, но к тому времени меня здесь уже не будет. Вероятно, я никогда не узнаю, мальчик у нее, или девочка. Не то чтобы это имело значение. Я сомневалась, что наши пути снова пересекутся. Во всяком случае, надеялась, что этого не случится.
На Подростковые Беседы пришло двое новых людей. Одна из них была девочкой, всего 12 лет, она слишком часто сбегала из дома и ее поймали. Другой – мальчик, который сломал руку своей матери, пытаясь отобрать ключи от машины. Они не учились в школе Честертона, но оба знали, почему я здесь. Но я осознала, что меня это больше не беспокоит. Люди говорили. Ну и пусть. Что я могу сделать, чтобы остановить их? Они знали тысячи слов, но не знали всей истории.
И, конечно же, оставался Мак. Я привезла ему полный пакет конфет в качестве прощального подарка.
Миссис Моузли произнесла свою привычную речь о том, чтобы быть вежливыми и послушать мою презентацию. Затем я встала и рассказала о событиях, которые привели меня сюда.
Наконец, я открыла свою брошюру, в которой были собраны факты о секстинге, и развернула ее, чтобы все могли видеть.
– Исследования показывают, что каждый пятый ученик, в возрасте от 12 до 17 лет, отправлял или получал фотографии с обнаженкой в сообщениях, – начала я, и обнаружила, что говоря об этом, я чувствовала себя менее униженной. Я была не одна. Это случилось не только со мной. Другие тоже это пережили, и некоторые из них были в порядке. Возможно, я тоже смогу. На самом деле, может быть, я покажу себя лучше, чем некоторые другие, которые отправили мою фотографию своим друзьям из-за жестокости. Потому что ошибку можно принять, но намного тяжелее справиться с жестокостью человека.