Степан вздохнул, разместился удобнее и, взглянув на песчаный буран, стал повествовать.
----------------------------------------------
Уж совсем немного мне оставалось до восьмидесяти лет, когда моя жена отдала Богу душу. В доме стало мне скучно, и я попросился на жильё к сыну. Тот, ясное дело, принял меня и отвёл мне комнату в тереме ничуть не меньшую моей избы, которую отдал я на днях погоревшему крестьянину. Он со слезами на глазах въезжал в избу, которая имела кой-какую мебелишку, со своим жалким спасённым и обгоревшим скарбом и четырнадцатью душ детей-погодков.
Прошли последние месяцы, и в тереме шёл пир горой в честь моего юбилея. Через неделю после него, тютелька в тютельку, помер мой сват, царствие ему небесное, Борозовский Иван Евстигнеев. Сразу после этого жена его ушла в монастырь, а поместье, земли и всё, передала во введенье своего зятя, моего сына Василия. По моему совету старый терем был продан ближайшему помещику. Челядь, слуги, няньки были мною пересмотрены. Большую часть из них я лишил службы и разослал по деревням.
Василий две недели ездил по землям вотчины Борозовских ставшей его собственностью, а, вернувшись, стал активно насаждать тот же порядок, что царил на моих бывших владениях, что по бумагам всё за мной числились, а на самом деле давно представляли собой собственность живших и трудившихся на ней.
Я сидел в своей комнате и, нацепив на ослабевшие глаза очки в проволочной оправе, считал доход за последние три года и сравнивал с доходами при прежнем строе. Теперь я выгадывал вчетверо более чем когда собирал поборы и оброки. Новая система отношений обогащала мужиков и меня, всё ещё остававшегося главным скупщиком излишек их производства. На деньги, получаемые осенью от торговли, я мог прожить круглый год при условии, что не буду мотом. Я им никогда не был, даже в пору почти полного всемогущества. Сидя, и думая об этом, я услышал звук отворяемой двери. Я обернулся и увидел сына. Лицо его было бледно.
- Что случилось? - спросил я, снимая очки.
- Царь помер.
Я взметнул одну бровь вверх. Но не от удивления, а от восторга.
- Как? Уже? - насмешливо сказал я. - Он ведь только в прошлом году короновался. Кажется он последний из их династии. Больна она уж квелая. Собирайся, пожалуй, поедем в столицу.
- Зачем?
- Не спрашивай, собирайся!
На другой день прибыли мы в столицу. Ночью выпал снег белый-белый, как чистая скатерть. С самого раннего утречка на лобном месте собралась толпа.
Вверху, на высоком и большом каменном помосте, к которому вели каменные ступени, стоял тучный человек высокого роста. Шапка его слетела, шуба широко распахнута. Человек, чуть наклонившись к толпе, чуть ли не кричал.
- Да кому он нужен твой боярин Ризовский. Тьфу! Мой дед его деда гонял за дровами! Какой царь!
Из толпы слышались крики созвать вселенский собор, земское собрание, сходку, устроить выборы. Человек на это был согласен, но постоянно спорил против тех кандидатов, что выдвигала толпа в цари. Сам он себя не предлагал, ибо по всем статьям, хоть он и хвастал об услужении его предку предка Розовского, он был купцом. Просто этому купцу было не всё равно кто встанет в самом верху Россмузии.
Люди увидали старика и молодого, невольно уступали им дорогу. Без всякой толчеи мы пробрались к помосту.
- Пойдём, - сказал я Василию, - помоги мне подняться наверх.
Василий стал подниматься наверх и подтягивать вслед меня. Люди и купец умолкли, с интересом смотря на это восхождение. Наконец, я оказался наверху площадки.
Там я приблизился к краю и спросил:
- Люди! Помните ли вы кто Степана Борчакова Матвеева?
Из толпы послышался гул. Восклицания подтверждали известность моей личности. Я рухнул на колени и простёр руки к народу.
- Люди! - возопил я. - Этот человек я! Судите меня, если хотите, но прежде выслушайте!
Гул повторился, но быстро утих. Все уставились на древнего старика с белой бородой.
- Клянусь вам, люди! Слушайте: вот ваш царь! - и я перстом указал на Василия, слегка к нему полуобернувшись головой. Воцарилась тишина. - Если не верите мне, то знайте. Вот бумага. Не убивал я младшего сына царя Алексея, а иначе не дал бы знатный боярин страшную клятву сохранить тайну и не выдал бы свою единственную дочь за Василия, будь он мне родным сыном. Люди! Верьте мне - это ваш истинный царь воспитанный мной и сохранённый, и, значит это, что все цари правившие со времён Алексея II самозванцы и от того династия их вымерла!
Народ взорвался возгласами. Когда шум поутих я, вынул из кармана нож.
- Вот, - крикнул я, - этим ножом я убил безвольного Алексея и детей его, на нём осталась кровь. Если считаете виновным - убейте!
С этими словами я бросил нож вниз. Нож со звоном упал на камни. Толпа расступилась, отпрянула. Я склонил голову к помосту, ожидая своей участи.
И тут услышал голос Василия:
- Если меня признают царём, то негоже мне начать царствие своё с крови. И посему милую!
Я почувствовал на своей голове руку Василия. В ней чувствовалась сила.
- Встань второй отец мой, - и поднял меня.
Народ взорвался ликованием. Нож обходили стороной. Василий сошёл с помоста и народ, подхватив его, понёс к кремлю. Я спустился, кряхтя, с помоста и подобрал нож.
- Ты выкрутился, - заметил купец, оставшийся здесь.
- Я не держусь за жизнь, ибо и без того смерть моя близка. Хочешь, я тебе предложу нож?
Купец отрицательно покачал головой, и тяжко вздохнув, сказал: