Она запустила кофеварку, потом, взявшись за телефон, набрала номер Дэниела Баллантайна. К немалому удивлению Рори, администратор тут же соединила ее с адвокатом.
– Здравствуйте, мисс Грант. Не ожидал так скоро вас услышать. Надеюсь, никаких неожиданных проблем у вас не возникло?
– Нет. Точнее, не совсем. Но мне необходимо лично связаться с мисс Руссель. Я помню, вы предупредили, что она не любит, когда ее кто-то беспокоит, но это очень важный вопрос. Я надеялась, что смогу убедить вас дать мне ее номер телефона.
– Боюсь, должен вам отказать. Как я уже сказал, мисс Грант, все деловые вопросы решаются через меня.
– Обращайтесь ко мне «Рори», пожалуйста. И у меня не деловой вопрос. Это очень личное. Я обещаю не досаждать ей. Мне просто необходимо поговорить с ней.
– А по какому вопросу, смею спросить?
Мало зная Дэниела Баллантайна, Рори не была уверена, можно ли с ним откровенничать или лучше держать подробности при себе.
– С вашего позволения, я предпочла бы не обсуждать этот вопрос ни с кем, кроме самой госпожи Руссель. Это довольно… деликатная тема.
– Все, что я могу сделать – это передать ей ваш номер телефона, – сказал наконец адвокат. – Хотя сильно сомневаюсь, что это что-то даст. Мисс Руссель не любительница телефона. Она и со мной-то редко по нему разговаривает.
– Хорошо, спасибо. Скажите ей, что я нашла в доме нечто, явно принадлежащее ей. Точнее, коробку.
– Какую коробку?
И вновь Рори засомневалась, стоит ли пускаться в детали.
– Просто передайте ей, что я нашла коробку. Если для нее это важно – она поймет.
– Хорошо. Я все передам. Но все же не удивляйтесь, если она не станет вам звонить.
Спустя пару часов у Рори зазвонил телефон. Поспешно отложив список дел на день, который она изучала и корректировала, Рори схватила беспроводную трубку:
– Алло?
В эфире ненадолго повисло молчание, и наконец раздался женский голос:
– Мне нужно поговорить с мисс Грант.
У Рори быстрее застучал пульс.
– Это Аврора.
– Меня зовут Солин Руссель. Мне позвонил мой поверенный, Дэниел Баллантайн. Он сообщил, что вы… кое-что нашли в доме. Точнее, коробку.
– Да, в закутке под лестницей. Не знаю, как она там оказалась, но я подумала, что, может, вы бы хотели забрать ее?
Снова протянулась пауза, на сей раз короче предыдущей, после чего женщина порывисто произнесла:
– Я не знала… Я думала… Да. Да, конечно, я хотела бы ее забрать.
– Я буду рада вам ее привезти, если вы дадите мне свой адрес.
– Нет. Это невозможно… Я уже давно не принимаю гостей.
Рори подавила невольное разочарование. Она так надеялась познакомиться наконец с этой иллюзорной мадемуазель! Но, похоже, этому не суждено было случиться.
– Если хотите, я могу завезти ее в контору мистера Баллантайна, а он вам ее передаст.
– Нет, спасибо. Дэниел чудесный человек, но он бывает иногда не в меру въедлив, а я бы предпочла на многие вопросы не отвечать. Содержимое этой коробки… действительно очень личное, как вы наверняка уже догадались.
– Может, тогда где-то в другом месте? В самой галерее… то есть, простите… в доме на Ньюбери?
– Там на соседней улице есть кондитерская. Называется «Bisous Sucrés». Знаете ее? Мы могли бы встретиться там в час тридцать.
– «Сладкие поцелуи», – с ходу перевела Рори. – Да, конечно же. Я буду там в назначенное время.
Рори положила трубку, и ее охватил трепет радости и предвкушения. Наконец-то она сможет познакомиться с таинственной Солин Руссель!
Рори втиснула свою «Ауди» в тесное местечко на парковке вдоль Бойлтон-стрит, опустила в счетчик несколько четвертаков и с высокой коробкой в руках двинулась по тротуару.
Через несколько минут показался и знакомый черно-белый навес той самой кондитерской. Правильное, изначальное ее название – «Bisous Sucrés» – было выведено на холсте золотыми витиеватыми литерами, ниже, в скобках, виднелись ярко-розовые строчные буквы английского варианта. Как и всегда, бизнес кондитерской вовсю процветал.
Вглядываясь в лица, Рори неторопливо прошла мимо уличных переполненных столиков, только теперь догадавшись, что и понятия не имеет, кого именно искать. На радостях она совсем забыла спросить у мисс Руссель, как ее можно узнать. Потом Рори вспомнила, что мать упоминала серьезные ожоги. От которых, надо полагать, остались шрамы.