- Неужели? - воскликнул тот, кого называли профессором. - Любопытно, с каким упорством держатся на Востоке старые общественные навыки.
Башир сказал:
- О ты, отец всех поэтов и сводников, ты позабыл об одном: ты не сказал чужестранцу, какого рода было печальное недоразумение. Ты позабыл ему сказать, что рассказывать ей пришлось за грехи своего вонючего дяди, который, соблазнившись подачкой в пятьсот франков, свел ее с неверной французской собакой! Скажи ему это! Признайся, что этого борова, кому предстоит поужинать собственной головой в уксусе и прованском масле, что этого борова ты ввел однажды на женскую половину, а три ночи тому назад он сам нашел сюда дорогу.
Профессор потирал руки:
- Вот это я называю приятной семейной жизнью. Но что я слышу, милый Грэхэм? Неужели вас подозревают в покушении на эту семейную идиллию и в заранее обдуманном осквернении брака?
Англичанин кивнул головой и сказал:
- Здесь, кажется, был в гостях какой-то господин тысячу дней тому назад, и, когда я появился в спальне, меня, очевидно, приняли за него. Согласен, стечение улик говорит против меня. Но когда б я мог объяснить свое здесь появление!
- Тайна вашего появления разъяснится позже. Пока что я хочу засвидетельствовать перед хозяином дома, что вы никак не могли быть здесь три года тому назад, потому что я знаю, что вы были совсем в другом месте.
Башир язвительно улыбался:
- Объясни сначала первое, тогда я поверю и второму. К делу! Рассказывай!
- Профессор, - закричал англичанин, - неужели вы надеетесь объяснить, как я сюда попал? Вы чертовски ловкий человек! Быть может, вы знаете, как сюда попал и Лавертисс?
- И это я знаю!
- Ну, значит, вы - последнее воплощение вельзевула. Мы тоже хотим знать. К делу! - крикнул француз.
- К делу! - крикнул Башир.- Рассказывай!
4
Тот, кого называли профессором, рассказал:
- Четыре дня тому назад я приехал сюда с двумя друзьями. Мы остановились в "Финиковой пальме". Кроме нас там были еще три других постояльца. Один француз, другой англичанин, а третий выдавал себя за швейцарца. Друг мой Грэхэм, странно себя державший в течение всего дня, повел себя еще более странно к вечеру. Вечером он бесследно исчез, предварительно изумив нас точнейшим предсказанием обеденного меню. Следующий день мы с Лавертиссом провели в поисках Грэхэма. Все розыски остались безуспешными. В минуты передышки мы наблюдали другую компанию в гостинице и проникались к ней все большим интересом. Кроме того, мы имели интервью с моим чемоданного цвета спутником, впрочем уже старым знакомым. К вечеру бесследно исчез Лавертисс после двух-трех странных выходок. Весь следующий день я провел в поисках друзей, с удвоенной энергией, но бесплодно. Четвертый день я использовал для укрепления дружбы с моим сигарного цвета спутником. Нужно сказать, что нити, нас соединяющие, постепенно окрепли и больше того - приняли форму коврика.
- Коврика?, - крикнул француз.
- Неужели это мой старый коврик? - сказал англичанин.
- Здесь уже чересчур много говорилось о коврах, - сказал Башир. Объясни, что это был за коврик!
Тот, кого называли профессором, сказал:
- Все разъяснится в свое время. Но, кроме того, я уделил известное время убийственно-загадочным постояльцам отеля. Я предпринял в этом направлении кое-какие исследования, я сказал бы даже - не совсем скромные исследования. В результате этих исследований я совершил сегодня поездку на верблюдах в обществе моего сигарного друга. Целью нашей прогулки было место, судя по имени, не особенно популярное у окрестного населения. Его зовут, если не ошибаюсь, Чертовым Купаньем!
- Соляным озером! - сказали вместе француз и англичанин.
- Шатт-эль-Джерид, - сказал Башир.
- Совершенно верно, - подтвердил профессор. - Прежде всего, я принял в Соляном озере невольную ванну, оставившую неприглядные следы на моем костюме. Затем я пересек его с твердым убеждением, что маршруты Кука всегда будут огибать это место. Во всяком случае, меня утешало сознание, что выпавшие на мою долю мелкие неприятности ничтожны в сравнении с переживаниями двух путешественников на том же месте двести лет тому назад.
- Двести лет тому назад? - отрывисто спросил Башир. - Что это были за люди?
- Один из них, - ответил профессор, - был цвета хорошей гаванны, подобно моему спутнику. Другой приехал с севера, точнее, из Германии. Он был дворянин и звали его фон Тотлебен. У него был фамильный герб в виде сарацинского черепа и занесенного над ним топора. Девиз гласил: Credo resurrectionem carnis (Верую в воскресение плоти). Мне кажется, это удачная комбинация. Этот самый Тотлебен был похищен пиратским судном, принадлежавшим тунисскому бею. В то время, дважды в год, снаряжались каперские корабли в небольшую прогулку, приятный увеселительный рейс по Средиземному морю. Там грабили христианские судна, а часть команды, из которой ничего нельзя было выжать, продавали в рабство в Сук-эль-Абид, в Тунисе. Тотлебен был продан в рабство. Его доставили на юг, в оазис Тозер, и он стал рабом в доме некоего Абдаллы, сына Башира.
- Абдалла, сын Башира! - сказал Башир. - Что ты знаешь о нем? Откуда ты знаешь это? Кто ты?
- Все разъяснится в свое время,- сказал профессор. - Тотлебену жилось недурно, но рабское состояние пришлось ему не по душе. Он решил бежать. Вскоре сыскался товарищ для побега. Раб сигарного цвета, по имени Абу-Лагдар, вызвался бежать с ним вместе. Кроме наклонности к бегству у них оказались еще другие общие точки, а именно: и тот и другой думали, что бежать следует с порядочной кассой и что нужно выбрать маршрут через Шатт-эль-Джерид, Соляное озеро, иначе Чертово Купанье. Выбирая дорогу на Шатт-эль-Джерид, они вполне основательно надеялись избегнуть риска встречи и преследования. Однажды, когда Абдалла, сын Башира, с большинством домочадцев был на охоте, господин фон Тотлебен обокрал его дом, изъяв все портативные ценности - золото и камни. Абу-Лагдар тоже не зевал: он настоял на включении в багаж одной вещи - знаменитого семейного коврика.