— Какое сегодня число? — спросила Влада.
Альбина потянулась к брошенному на стол мобильному.
— Тринадцатое ноября.
— Какое? — Владе казалось, она закричала, но реальность исказила её голос, сделала его ложно-спокойным, разве что немного хриплым, как от простуды. Ноябрь всё-таки, самое время простывать.
— Тринадцатое. А что?
Она подхватила куртку и увидела вдруг: ветка берёзы за окном сделалась голой. Куда-то пропала сентябрьская сочность жёлто-зелёных оттенков. Город стал серым с примесью голубого льда на месте клумб и газонов.
Все книжки вокруг были открыты на середине, между тем, как она листала их каждый день, каждый день перебирала страницы, а проклятые книги всё никак не заканчивались. Выцветшие трупы мушек устилали подоконник и дальний край стола. На пенопластовом листе в беспорядке толпились иголки, и не было между ними светящейся мысленной схемы.
Застряла в серых буднях. Вот что это значит. Влада подхватила сумку и, на ходу пытаясь попасть в рукава куртки, побежала к выходу. Ей наплевать было, что громкие шаги и скрип стульев отвлекали преподавателя.
Автобус к больнице шёл непереносимо долго, сменялись попутчики. Она ехала от начальной остановки до конечной — почти на самую окраину города, в квартал низеньких пристроек и кленово-пихтовых аллей. Стихийный рынок у остановки был свёрнут по случаю наступивших холодов. Во дворе не осталось ни одной знакомой кошки.
Дрожа от холода и дурного предчувствия, Влада взбежала по лестнице больничного крыльца.
— Эй, девушка, девушка, вы к кому? Халат наденьте. В реанимацию нельзя. Вам туда нельзя, сказано же. Вы ему кто? Нет, в реанимацию не пускают посторонних.
— Но он же пришёл в себя, какая реанимация?
— Нет, он не приходил в себя. Кто вам такое сказал?
Медсестра смотрела на неё устало. Ещё бы. Сколько таких бывает за целый день — нервных, требующих открыть тяжёлую дверь с мутным круглым окошком, — Влада и сама понимала, как глупо выглядит. Видно же, что тут пахнет нервным срывом. На месте медсестры она и сама себя и на порог больницы не пустила бы.
Она села в коридоре на жёсткую кушетку, оббитую коричневым дерматином, и закрыла лицо руками. Слёз не было, но отчаянно ныли скулы.
Реальность её опять обыграла. Поймала, пережевала и проглотила. У Влады был замечательный учитель и отличный план спасения, она была обязана победить. Но когда у реальности вышли все козыри, она достала из рукава двух ферзей и принялась играть в шахматы.
Застряла в серых буднях — вот как это называется. Сейчас уже не вспомнить, в какой именно день случился излом. Да и ни к чему это — вспоминать.
Влада медленно вышла из больницы и спустилась на пихтовую аллею. Промозглый ноябрь подметал асфальтовые дорожки ветром, и Владе стало холодно в сентябрьском плаще. Она шла, загребая ногами жухлые коричневые листья.
Всё дело в том, что у неё был идеальный план, хороший учитель и много настойчивости, но для борьбы с реальностью всего этого категорически мало. Всей в мире усидчивости и всего в мире мастерства не хватит, чтобы перехитрить вселенскую энтропию. А значит…
Влада остановилась во дворе-колодце, отчуждённо глядя на разлетающийся под ногами мусор. Значит, ей тоже нужно стать хаосом, влиться в игру по чужим правилам, и тогда у неё есть шанс победить. Хотя бы в одной из множества реальностей. Всего в одной — ей больше не нужно.
Влада задёрнула шторы. Ноябрьским вечером не так уж сложно создать темноту в маленькой квартире. Если выдернуть все штепселя из розеток, то погаснет экран компьютера и замолчит вечно бормочущее радио, помертвеет дисплей микроволновки. Отключить ещё телефон, вытряхнуть батарейки из дверного звонка.
Штора на кухне оказалась слишком лёгкой — через неё просвечивали городские огни. Влада влезла на табурет и закрыла окно зимним одеялом. Она перекрыла воду, чтобы даже капли из крана не упало. Ещё раз проверила замки на входной двери — ощупью. Хорошо ещё, что дверь была надёжной, двойной и почти не пропускала звуки из общего коридора.
Влада закрылась в ванной — пол там был кафельный и немного пах больницей, села в углу между стиральной машинкой и раковиной. Обхватила колени руками. Мороз продрал её по коже почти сразу, но она сидела, стараясь не шевелиться, дожидалась, пока кончится ощущение хорошо знакомой ванной.
В самом деле, угол стиральной машины, которого Влада почти касалась ногой, ощущался долго, но в конце концов исчез и он. Она подняла голову от коленей — в лицо дохнуло запустением. Она повела рукой по кафельному полу и наткнулась на старую половую тряпку.