Кроме того, такая форма изложения — два (основных) рассказчика и единство места действия (храм Урин-ин) — дает возможность объединить самый разнородный материал: биографии императоров и министров, легенды, анекдоты, стихотворения, истории. Диалог объемлет все эти литературные жанры, упорядочивает достаточно свободное — особенно в последних двух частях — изложение материала, а в отношении биографий императоров, напротив, маскирует формализованные отрезки текста. Кроме того, диалог вносит в «Оокагами» интонацию непрерывности, имитирует непринужденное движение мыслей, их переплетение в живой беседе, оправдывает некоторую неровность рассказа, резкие переходы от одной темы к другой, ассоциативный ход повествования.
В рассказ об одном человеке — будь то император, министр, наследный принц, регент, канцлер — вовлекаются десятки других людей из того же рода; нередко происходит подмена — имя заявленного в жизнеописании лица звучит лишь в начальных строках, а позже речь идет о его родне, противниках, царствовавших в его время императорах, поэтах, придворных дамах, прорицателях, монахах, просто прохожих, то есть создается как бы коллективный портрет рода, феодального дома, причем проходит перед нами бесконечная череда персонажей, они рождаются, живут и умирают, как исчезает иней на траве, как ветер уносит листву, как опадают весенние цветы, в полном соответствии с буддийской идеей иллюзорности, бренности бытия, с представлением о жизни как о вращающемся колесе. Создается впечатление бесконечности ряда людей, при том что они почти всегда анонимны, имена автор «Оокагами» практически не использует (они были введены в текст позже), а называет титулы и должности: принцесса Первого ранга, Левый министр — так в ту эпоху люди называли друг друга даже в кругу родных.
В эпоху Хэйан буддийская идея бренности разрабатывалась в элегическом ключе: прекрасное должно быть печальным и мимолетным. Грусть несколько затуманивает и смягчает неизбежную смену времен, правителей, министров, жесткую заданность должностной и родовой иерархии, регламентированную суровым придворным этикетом жизнь. Имперсональная судьба рода, существующая безотносительно личности, требовала, видимо, для адекватного воспроизведения доверительной живой интонации беседы, грусти, смягчающей изначальную суховатость исторического повествования. Круговорот жизни и смерти свершается в «Оокагами» очень быстро, судьба одного человека видна как на ладони. Человек видится рассказчикам как часть мира, он изображается в окружении других людей и вещей. Взгляд рассказчиков на описываемый мир схож со взглядом средневекового художника — автора иллюстрированных рассказов э-маки моно к роману «Гэндзи моногатари» (XI—XII вв.); рассказчики смотрят на происходящее словно сквозь сорванную ветром крышу и видят всё — такой тип изображения получил название фукинуки ятай (буквально «сцена с сорванной крышей»).
Представленная в настоящей антологии биография регента Корэмаса (князя Кэнтокуко) из Третьего свитка памятника — типичный образчик исторического повествования в «Оокагами». Фрагментарность, мозаичность текста, внезапные повороты темы, переход от одних действующих лиц к другим создают особенную вязь событий, судеб, словно отраженных в большом зеркале. Не случайно один из старцев, Сигэки, сравнивает главного рассказчика Ёцуги с «отполированным зеркалом» и говорит: «Когда слушаешь ваши рассказы, то кажется, что стоишь против ясного зеркала... вы будто бы поднесли к нашим глазам зеркало, в котором отразились многие императоры, а еще деяния многих министров; у нас такое чувство, словно мы выйти из тьмы прошедших лет, и утреннее солнце осветило все».
При всей отдельности и внутренней завершенности каждая глава памятника тысячами нитей связана с общим повествованием и вырванная из контекста многое теряет. Надеюсь, однако, что и по фрагменту можно составить хотя бы общее впечатление об одном из главных историко-литературных памятников средневековой Японии.
Е. М. Дьяконова
ВЕЛИКОЕ ЗЕРЦАЛО[24]
Свиток III
Великий министр Корэмаса
Сей министр звался регентом Итидзё. Был он первым сыном досточтимого Кудзё. Под именем Тоёкагэ создал собрание замечательных стихотворений. Сделался министром и три года процветал, но скончался совсем молодым в возрасте сорока восьми лет. Люди поговаривали, будто случилось это оттого, что нарушил он завещание досточтимого Кудзё. А как не нарушить? Распоряжаясь о собственном погребении, Кудзё выразил твердую волю, дабы похоронили его по наискромнейшему обряду, то есть вопреки установленному церемониалу; но устроили все в должном согласии с обычаем. И это правильно.
24
Данная публикация подготовлена переводчиком специально для настоящего издания на основе научного перевода: О'кагами — Великое зерцало. СПб.: Гиперион, 2000. — (Литературные памятники Древней Японии).