– Видишь, совсем не страшно, звуки только и всего, если вслушаться, заметишь, что они повторяются. Ничего живого, – сказала она, в последний раз выжимая тряпку.
– Ничего живого, – повторила Омела и поспешила закрыть дверь. – Оглохнуть можно. Все равно никуда не пойду.
– Останемся в комнате – умрём с голоду, выбирай, – добавила девушка, глядя в упор на Белую Мать.
– С голоду не хочу.
Рич кивнула. Лев продолжал рисовать, будто не слыша разговора. Девушка подошла к столу и разглядела на листе свою перекошенную гневом физиономию в сбившейся набок шапочке. Ну и уродина! Лев дал ей время наглядеться, зыркнул из-под кустистых бровей, хитро ухмыльнулся и пожал плечами – мол, какая есть. Расписавшись в уголке портрета, вручил ей листок. Не удержавшись, Рич чмокнула его в лысеющую макушку.
– Покажи, доченька, – попросила Омела.
– Ни за что, – весело подмигнув художнику, Рич спрятала рисунок в рюкзаке. – Кушать хотите?
– Я бы поспала, – взмолилась Омела. – Ночь, ноги не ходят.
– Спи! Лев, идем, в других комнатах тоже есть кровати.
– Не оставляйте меня одну, – взмолилась женщина.
В коридоре вновь зашумело. Рич выглянула из комнаты и помчалась вслед за нарушителем спокойствия. Им оказался Ананд, магистр вжимался в ограждение лестницы, выставив перед собой рюкзак для обороны.
– Я думала, вы уже далеко, зачем вернулись? – ровным тоном поинтересовалась девушка.
– Фу, напугали, – обрёл дар речи Магистр. – Я вас искал, чтобы спросить, поинтересоваться, – он замялся, смуглое лицо побледнело от смущения. Рич поняла без слов, кивнула и в третий раз объяснила про шум в коридорах.
Лица её спутников вытянулись, стоило ей появиться на пороге в сопровождении шахматиста. Забыв о приличиях, Ананд бросился в туалет и закрылся там изнутри.
– Гляди-ка и этот тоже, – захихикала Омела.
Напряжение лопнуло, все дружно взорвались. Хохотали, держась за животы и утирая накатывавшиеся слёзы.
– Что смешного? – явился смущенный Ананд, оглядел их – изо всех сил пытавшихся вернуть лицу серьёзное выражение (Омела бесшумно тряслась, уткнувшись в подушку), и сам закатился, да так громко, что задребезжали оконные стёкла. Успокоившись, они ещё долго переглядывались и прыскали в кулак.
Перекусили. Затем Рич заставила всех, включая Омелу, перетаскивать кровати. Ананд удивил, сообщив, что переночует в отдельной комнате. Улеглись когда небо за окном уже начинало сереть.
Рич слышала, что Лев и Омела тихо переговаривались во тьме. Навалившаяся усталость не позволяла разобрать слов. Голоса перезванивались точно серебряные колокольчики, звенели все тише.
Девушка провалилась в сон, глубокий, похожий на смерть. Переход из одного состояния в другое произошел так быстро, что пробудившись от новой волны шума в коридоре, сопровождающего дезертирующего магистра, она не сразу поняла, что проспала двенадцать часов кряду. Картинка за окном не изменилась – те же сумерки, но настенные часы ясно показывали, что теперь вечер следующего дня.
– Вот дивный мужик, сначала гордо проходит мимо, потом разыскивает нас только для того, чтобы снова уйти. Выспаться не даёт. И чего ему неймётся? – послышался с соседней кровати голос Омелы.
– Зачем ему мы? – подавляя зевок, поинтересовалась Рич.
– Вместе не так страшно идти.
– То есть Ананд из нас самый смелый?
– Не смелый, а чванливый, – садясь на кровати и потирая лицо, запротестовала Омела. – Гордится невесть чем, а как припечёт, к нам бежит за помощью. Гордыня – грех.
– Мне кажется, тут нечто другое, – вклинился в дискуссию Лев. – Магистр выбрал дорогу и хочет её пройти. С посторонней помощью ценность путешествия для него теряется.
– И что это, как не гордыня? – воскликнула Белая Мать.
– Мне помнится, ты сама твердила: не суди, да не судим будешь, – поддела Матушку Рич.
– Да ну его, в самом деле, грешника этого, – уязвлено зашипела Омела, – Пусть делает, что хочет. Крики в коридоре стихли. На фоне установившейся тишины отчетливо прозвучали слова. – Идет сам и сгинет сам.
– Вам кажется, сгинуть при свидетелях почётнее? – вновь прорезался Лев.
Матушка махнула рукой, вскинула подбородок и чинно прошагала в ванную, всем своим видом показывая, что не намерена объяснять невежам очевидное. Перед завтраком женщина опустилась на колени возле окна и принялась молиться, громко шептала:
– Господи, спаси и помилуй, – и усердно клала земные поклоны показавшейся в небе Луне, ясный лик которой быстро поглощала черная туча: – Дурной знак! – Добавила Матушка, поднимаясь с колен. Больше до самого выхода не произнесла ни слова, но в коридор шагнула смело. Когда вышли на лестницу, Рич глянула вниз между пролётами, но не заметила признаков движения. Ананд успел оторваться.