Три послания в мой адрес превращали меня в своего рода знаменитость. Никто до сих пор трех посланий не получал. И я вам не советую, особенно если у вас нервы не железные. Моя третья капсула тревожила людей вот уже три столетия кряду. На ней единственной не стояла точная дата. А написано было так: "Для Луизы Балтимор. Не вскрывать до Последнего Дня".
Что, черт возьми, означает "Последний День"? Вроде как довольно определенно сказано-- и вместе с тем до ужаса загадочно.
Пришлось смириться с мыслью, что, когда он придет, я его узнаю.
--Эй, ты, долбанутый!
--Да слышу я, слышу. Ты как раз вовремя. Но капсулу получишь по звонку, не раньше.
--Да, конечно. Сколько осталось ждать, скажи точно.
--Минуты две-три.
Такой "точный" ответ БК выдал исключительно чтобы позлить меня, я уверена. И какого черта я позволяю этой машине над собой измываться-- мне что, других неприятностей в жизни мало?
Похоже на то. И все-таки... Как-то я попробовала перейти на подобострастный вариант-- и возненавидела БК пуще прежнего.
Меня не назовешь большой поклонницей машин.
Кирпич лежал на прозрачном столике у противоположной стены. Казалось бы-- чего проще, подходи и бери. Но я прекрасно знала, что на расстоянии двадцати метров от посылки меня трижды парализуют, а на расстоянии пяти-- убьют. Когда БК говорит "по звонку", он ничуть не преувеличивает.
Кроме меня на почте было несколько человек, в том числе и знакомых. Очевидно, пришли за меня поболеть. Среди них был и "репортер" Хильди Джонстаун в своей неизменной фетровой шляпе, из-под полей которой торчал потрепанный пропуск представителя прессы. Он издает газетенку, передаваемую из рук в руки примерно тысячью читателей. То есть он просто склеивает ее из листов бумаги и пишет чернилами текст, выводя печатные буквы. Последний вздох некогда престижной профессии. Кому нужны в наше время репортеры? Новости-- это плохие новости по определению.
Еще вопрос, удастся ли ему сделать репортаж. Порой в посланиях сказано, что вы можете поделиться информацией с окружающими. Порой вас предупреждают, чтобы держали язык за зубами. А бывает, что указаний нет никаких: сам решай. Время покажет.
Ровно в срок БК отдал команду, и кирпич с треском раскрылся. Не скрою: небольшое нервное расстройство я заработала, пока пересекала комнату и оседлала стул. Я вынула пластинку, посмотрела на послание.
Написано моим почерком. Я не удивилась: они почти всегда написаны почерком адресата.
Вот что там было сказано:
На площади Джека Лондона есть хорошие рестораны. Езжай по шоссе на север и гляди на указатели.
Тебе удастся убедить Совет, если не будешь давить слишком сильно.
Скажи им, что вылазка имеет жизненно важное значение. Не знаю, так ли это на самом деле, но ты все равно скажи.
Не трахайся с ним, если не захочешь.
Расскажи ему про ребенка. Она же просто слизнячка.
Написано было на амеранглийском двадцатого века. Я прочла послание четыре раза, чтобы убедиться, что ничего не забуду, и чем дольше я на него смотрела, тем крепче сжимала челюсти. В конце концов я встала и сделала шаг назад.
--Сожги ее к чертовой матери!-- сказала я.
--Уже сжег!-- откликнулся БК.
Металлическая пластинка раскалилась добела и начала испаряться. Я, не дожидаясь завершения процесса, повернулась и пошла из зала. Присутствующие провожали меня жадными взорами, но никто не проронил ни слова, даже Хильди.
Я держалась всю дорогу до дома, пока не зашла в квартиру. Захлопнув за собою дверь, я свалилась на пол. Не знаю, что случилось потом. Что бы это ни было, оно оставило меня без сил и с мокрой физиономией. Шерман уложил меня в постель, ласково погладил и оставил одну. Эта долбаная машина-- мой самый лучший друг за всю жизнь.
Я никому не собираюсь рассказывать про ребенка. Если Вселенной суждено погибнуть из-за моего молчания, туда ей и дорога.
Шерман потихоньку вытащил меня из бездны.
Он-- единственная машина, которой я решилась обзавестись. Было время, когда я презирала роботов типа Шермана. Я считала, что они годятся только для пресыщенных трутней женского пола, жаждущих чего-то новенького. Говоря о роботах, я пользовалась исключительно местоимением "оно" и обзывала их ходячими вибраторами или гуманоидными искусственными членами.
Заполучив Шермана, я прекратила свои нападки. Он определенно робот мужского рода. Одного взгляда на то, что находится у него между ног, достаточно, чтобы развеять все сомнения.
Он дал мне... выплакаться. Наконец-то я вспомнила это слово. Нет, плакать мне приходилось и раньше, но в основном от злости, и обычно я не теряю над собой контроля, когда слезы бегут по щекам. Такой беспомощной я не чувствовала себя ни разу. Даже в тот день, когда она умерла.
Если Шерман и удивился, то вида не подал. Он гладил меня, позволил мне свернуться в клубочек в его объятиях. Мы оба понимали, что его объятия не заменят мне материнской любви, которой мне так недоставало, но будь я проклята, если он не был ее заменителем номер один. Мысль о настоящем мужчине приводит меня в содрогание. Вот уже несколько лет я не была в постели с человеком.
Ласки Шермана становились все более целеустремленными. Мне казалось, что я не в настроении трахаться, но ему виднее. Его пальцы-- настоящие детекторы лжи. Он читает мои чувства с такой легкостью, будто они напечатаны у меня на коже выпуклым шрифтом Брайля. Шерман перевернул меня на спину и проник в меня.
Я впала в полузабытье. Он трахал меня три часа, до самого полудня. (Занимался любовью? Не смешите меня. Я, может, человек со странностями, но умом еще не тронулась. Я прекрасно осознаю, что все утро занималась элементарной мастурбацией с помощью лучшей в мире надувной резиновой новинки в натуральную величину.)
Сама я почти не принимаю в этом участия. Я всегда веду себя так с Шерманом, Повелителем Молочных Желез; я просто лежу, а он меня имеет.
А что еще, черт возьми, я могу? Он же абсолютно не способен чувствовать. Шерман-- суперсложный комплекс запрограммированных ответов на раздражители. Он улавливает мои реакции и всегда делает нужные вещи в нужный момент. Он машина. С таким же успехом я могла бы стараться удовлетворить тостер-автомат.
У Шермана нет лица.
Сведущий психиатр, он объяснил мне, что это означает с точки зрения психологии. Оказывается, у многих женщин возникает подобное желание-- быть до изнеможения затраханной безликим незнакомцем. На первый взгляд, похоже на желание быть изнасилованной. Но на самом деле все наоборот. Насилие не имеет ничего общего с сексом для женщины и очень мало общего-- для мужчины.
Шерман не спрашивает меня, чего я хочу. И не спрашивает, когда я хочу, чтобы меня трахнули. Он просто меня берет.
И я настолько управляю процессом, что мне даже не приходится говорить Шерману, что делать. Каждым своим движением он чутко реагирует на все желания моего тела.
Шерман-- почти совершенное воплощение идеального любовника.
Когда я им обзавелась, у него было лицо. Я не могла этого вынести. Я сама выбираю, где и когда себе лгать, и ложь, которую излучало его лицо-- я настоящий человек с настоящими чувствами,-- была не из тех, что мне хотелось видеть. Поэтому я велела ему перестроить голову и сделать ее круглой и гладкой, как яичко. На ощупь его кожу не отличишь от настоящей, в том числе и на голове. Как, впрочем, и мою "кожу".
Иногда он наклеивает на лицо картинки и изображает из себя какую-нибудь из знаменитостей прошлого. Я перетрахалась с несколькими томами истории. Заскок? Не стану спорить. Однако все зависит от того, в какой среде вы живете и кто вас окружает. Не скажу, что трахаться с Шерманом лучше, чем заниматься любовью с человеком. Но и не хуже. Подчас мне недостает эмоционального компонента; тогда я вспоминаю о Лоренсе, тащу Шермана в постель и употребляю его до полного изнеможения. Что ни говори, а Шерман гораздо надежнее.