Судя по выражению лица Карпентера, он прекрасно знал, кому нужно вменить в вину сей факт, но распространяться на эту тему не стал. Адвокат успокоился.
Джанс даже не заметил, что его перебили. Он по-прежнему находился сейчас в диспетчерской, пытаясь справиться с ситуацией.
--И тут я вижу: с три-пять и восемь-восемьдесят творится что-то неладное. Они не сблизились еще настолько, чтобы стоило поднимать тревогу, но дело к тому шло. По крайней мере, я не думал, что им грозят серьезные неприятности, тем более что картинка шла с запозданием. Но они находились не там, где должны были быть.
Они поменялись местами. Черт возьми, я не мог понять, как эти сволочные машины умудрились проделать рокировку! А главное-когда они успели? Данные у меня, конечно, были неточные, но не настолько же! 35-й должен был находиться севернее 880-го, а на экране все было наоборот. И они быстро сближались.
Джанс закрыл руками лицо, медленно качая головой из стороны в сторону.
--Времени для принятия решения оставалось всего ничего. Я прикинул-- минуты три, не больше. Но сирена тревоги, зараза, не врубалась, и этого я тоже не мог понять. Я в темпе развел их и решил, что разберусь со всеми вопросами позже, когда буду составлять рапорт об инциденте.
И тут они снова поменялись местами.
Я взглянул на Джанса, потом на Карпентера. Тот угрюмо кивнул головой.
--Ты хочешь сказать, Дон, что компьютер перепутал разметку двух самолетов?
Джанс кивнул.
--Всего на пару мгновений. Я не знаю... Может, какая-то накладка с автоответчиками, одновременные сигналы... черт его знает. Что бы там ни было, но в течение нескольких секунд компьютер показывал мне "Панам" как "Юнайтед", а "Юнайтед" как "Панам".-Джанс впервые поднял на меня глаза, и в них была лишь жуткая пустота.-- И... понимаете, я должен был... исходя из показаний компьютера...-- Он поперхнулся, но, взяв себя в руки, продолжил:-- Понимаете, я пытался их развести, но поскольку на экране они были перепутаны, мои указания только подтолкнули их друг к другу.
Воцарилась недолгая тишина. На лицах моих ребят появились скептические мины, не исключено, что и на моем тоже. Но, глядя на Джанса, невозможно было поверить, чтобы он все это придумал. Он продолжал, по-прежнему спокойно:
--А потом, понимаете, когда компьютер исправил картинку, сразу взвыла сирена тревоги. Я посмотрел-- сигналы уже невозможно было различить. Они слились в одну точку.
И эта точка свалилась с экрана вниз.
Глава 6
Как не бывало никогда
Свидетельство Луизы Балтимор
Добравшись наконец до дома, я сразу попала в руки к Шерману. Он не задавал никаких вопросов, ничего не говорил. Очень уравновешенный робот. Наверное, это результат его почти полного со мною отождествления, почти безошибочного понимания моих настроений и почти точного знания, как с ними бороться. Не будь я такой циничной сучкой, я назвала бы это сопереживанием.
И конечно же, он прочел мою мысль.
--Я говорю с тобой, когда тебе необходимо выговориться, Луиза,-сказал он.-- А твой цинизм-- всего лишь оружие самообороны.
А может, мне как раз необходимо сейчас выговориться, подумала я, распластавшись в горячей ванне. Самое время. Шерман уже битый час смывает и смывает с меня кровавое пятно, давно исчезнувшее, но застрявшее у меня в мозгах. "Прочь, проклятое пятно!"*
______________________________
*В. Шекспир. "Макбет", акт 5, сц. 1.
______________________________
--А может, тебе и впрямь необходимо выговориться,-- сказал он.
--Ага! Так ты действительно читаешь мысли, коварный андроид!
--Я читаю тела, на них шрифт отчетливее. Но я знаю твой образ мышления и литературные пристрастия. Ты подумала сейчас о "Макбете".
--О леди Макбет,-- уточнила я.-- Почему, скажи?
--Ты сама знаешь, но тебе, конечно, будет легче услышать ответ от меня.
--Тогда молчи! Три мочалкой покрепче-- вдруг да удастся стереть с меня вину! А говорить буду я.
--Ты просто раскисла от самобичевания и жалости к себе. Но если тебе доставляет удовольствие в этом барахтаться-- кто я такой, чтобы возражать? Всего лишь коварный андроид.
--Удовольствие? Прикуси свой язык!
--Я имел в виду-- барахтаться в мыльной пене.
Знаю я, что он имел в виду, но мне все равно хотелось выговориться.
--А все этот Ральфов парализатор. Конечно, Ральф-то погиб, а мертвые сраму не имут. Кто же тогда виноват? Лили была заместителем командира, но ее тоже не прогонишь сквозь строй под барабанную дробь. Стало быть, остаюсь только я. Я руководила операцией и обязана была забрать оружие. Подумать только-посеять два парализатора за один день!
Шерман сосредоточенно тер меня мочалкой. Я взглянула на его гладкую голову и впервые пожалела, что не могу увидеть на ней ни лица, ни, естественно, выражения.
--По законам чести ты должна совершить сеппуку,-отозвался он наконец.-- Ножик принести?
--Не смеши меня.
--Чем еще я могу тебе помочь? Если ты вбила себе в голову, что кто-то обязан поплатиться жизнью за ошибку, допущенную всей командой в чрезвычайной ситуации, выбор, по логике вещей, падает на тебя.
--Именно это я и сказала команде.
--А что они сказали тебе?
Я не ответила ему. Я до сих пор не могла вспоминать об этом спокойно. Они сказали: хорошо, Луиза, но тогда мы тоже должны умереть. Они уверяли меня, что ответственность за пропавший парализатор лежит на всей команде. А поскольку Ральф и Лили уже погибли, будет крайне нецелесообразно убивать еще целую кучу народа.
Я раньше даже не подозревала, но теперь знаю точно: если кому-нибудь из них понадобится моя шкура в качестве половика, я освежую себя с радостью. Черт побери, должность руководителя имеет-таки свою светлую сторону!
--Ты не слишком усердно там трешь, а?-- спросила я.
--Надеюсь, тебе это приятно?
--Мне это не нужно. Не сейчас.
Как всегда, я ошиблась.
Вот так Уильям Арчибальд (Билл) Смит вошел в мою жизнь.
Не в ванной, разумеется. Позже, у Ворот, в первые тревожные часы, когда мы все с нетерпением ожидали, пока техники измерят пульс временного потока и исправят неполадки.
Мартин Ковентри объяснил мне, чем они занимаются,-- мне, Лоренсу, нескольким моим лучшим оперативникам и парочке гномов-помощников Лоренса. Он собрал нас всех возле камеры временного сканера, которую установил рядом с пультом Лоренса, и обрисовал ситуацию.
Не скрою, Ковентри мне симпатичен. Он ходячий, трудяга, но не перехватчик. Его стихия-- темпоральная теория, то есть он один из десяти человек на планете, претендующих на понимание, пусть даже частичное, природы путешествий во времени.
Помнится, меня с первого взгляда покорил его кожкостюм. Не знаю точно, сколько Мартину лет; скорее всего, немного за двадцать. Ходят слухи, что он подвержен всем мутациям, какие только есть на свете, и неповрежденным у него остался только мозг, но такие слухи ходят о многих. Думаю, в гнома он превратится быстрее меня, хоть я и старше. И тем не менее он себе выбрал кожкостюм шестидесятилетнего старца.
Это редкость. Даже я подпала под влияние культурного императива наших дней, гласящего: раз уж твоя внешность-- ложь, так ври по-крупному. Лицо, которое я ношу, могло бы украсить журнальные обложки; да оно их и украшало во время оно. А мое тело-мечта подростков двадцатого столетия.
И вдруг среди нас появляется Мартин Ковентри-- с такой физиономией, что только мама родная может счесть ее привлекательной,-- и вдобавок прикидывается старичком, каких в последние тысячелетия на земле уже не водится.
Идея оказалась блестящей. Трутни, наверное, шарахаются от него, как от чумы, но с ними Мартин дела не имеет. Он общается и работает с людьми, привыкшими путешествовать во времени. Мы знаем, как выглядят старики, и где-то глубоко в подсознании у нас до сих пор сохранилось уважение к мудрости старших. Ковентри пользуется этим без зазрения совести. Его внешность позволяет ему стоять перед нами и читать лекцию, точно сопливым школярам. Не представляю, от кого еще я бы такое вытерпела.