Роспись была нанесена по тонкому слою алебастровой подгрунтовки, покрывающему глиняную штукатурку. Алебастр уничтожал неровности, делал стену гладкой и служил одновременно фоном для росписей.
Поверх лежащей на полу росписи — толстый слой глины: мелкая кирпичная крошка, иногда крупные обломки кирпича, а между ними — глина, глина, глина… Растворенная в воде, она протекала тонкими струйками, заполняя все полости и поры.
Под рукой, кроме раскопочного ножа, два скальпеля и несколько кистей. Один из скальпелей очень маленький (у хирургов он называется глазным), другой побольше. Основной слой глины над росписью убирается ножом. Удаляются кирпичи и все вокруг обнаруженного куска, что могло бы помешать работе. Когда до красочного слоя остается сантиметра два-три, нож приходится отложить: можно испортить роспись, проткнув неосторожно тонкий слой натеков. Да ножом тут, пожалуй, ничего и не сделаешь — обычно он очень тупой. На помощь приходит скальпель, тот, что побольше. Снимается еще один слой, обычно не у всего куска, а у части, которую за день предполагается расчистить. Остается тонкая, в несколько миллиметров, прослойка. Теперь только она скрывает роспись. Последняя видна уже местами, просвечивая краской или блестяще-белым алебастром фона. Что скрывает новый обломок?
Легкий нажим сверху острым краем маленького скальпеля — и отскакивает-маленький кусочек глины, а такой же кусочек росписи, маленький, всего в несколько квадратных миллиметров, вновь после перерыва в полтора тысячелетия видит свет. Еще один легкий нажим, и еще, и так целый день, и второй, и третий. Зацепить кусочек побольше нельзя, так как глина отскочит вместе с росписью и алебастровой подгрунтовкой. Поставить ее потом на место необычайно трудно, а порой, в условиях экспедиции, и невозможно. Алебастр крошится, краска росписи отслаивается.
Расчищенный участок росписи пропитывается особым клеевым составом и укрывается от яркого солнечного света. На свету краски быстро тускнеют. Поэтому тут же на месте делается копия росписи, которая по цвету значительно ближе к первоначальному оригиналу, чем выставленные сейчас в музеях подлинники.
Мы рассказали о самом простом и удобном для расчистки варианте: роспись лежит «вверх лицом». Когда кусок с росписью перевернулся или когда две или несколько росписей, разделенные иногда тонкими прослойками, составляют начинку большого глиняного «пирога», расчистка становится во много раз более трудоемкой.
Хотя однообразна и утомительна эта работа, но все-таки необычайно интересна. Мысль о том, что бесформенный и грубый кусок земли превратится в яркую, многокрасочную картину, новую и, может быть, еще более интересную, чем найденные до сих пор, все время держит в напряжении, торопит, не дает скучать. Хорошо, конечно, если роспись окажется именно такой. Но бывают и огорчения. Как узнать, интересна ли роспись, если по краям серой глыбы заметен лишь тонкий слой белой алебастровой подгрунтовки. Просидишь над таким куском дня три — и в результате девственно-белая поверхность алебастра и где-то сбоку две красные полосы. Зачем они здесь? Ведь это часть какой-то композиции. Для фантазии, самой буйной, здесь непочатый край. Утешаешь себя: конечно, и эти открытые тобой линии тоже нужны; ведь расчищать надо все, даже на первый взгляд неинтересное и сразу непонятное. Возможно, этот кусок, вместе с другими, найденными в этой же комнате, позволит реконструировать хотя бы характер росписи.
Расчистить кусок упавшей стены с росписью — это еще не полдела. Его еще нужно вынуть, оторвав от плотно слежавшейся глиняной массы, отнести в лагерь, доставить на ближайший аэропорт или железнодорожную станцию (в пустыне это не так-то просто), наконец, отвезти в Москву или Ленинград, где искусство реставраторов еще на многие десятилетия продлит жизнь росписи. Самое ответственное — вынуть роспись.
Сидит археолог в раздумье перед накрытым бумагой большим куском глины. Под бумагой — «писец». Так называют эту роспись потому, что на ней изображена фигура юноши с подносом в руках, на котором лежат какие-то белые, перевязанные на концах цилиндры. По-видимому, это те самые рукописи на коже, которые нашлись в помещениях юго-восточной части дворца. На шапке юноши тамга (знак) правящей в Хорезме династии Сиявушидов, очевидно, это дворцовый писец.