Габа на миг застыл с открытым ртом, потом пришел в себя и сказал:
– Да, ночью. Ночью они спят, и порешить их не составит никакого труда.
Тут взял слово сотник Булаг, старый и опытный воин:
– Я поподробней расспросил Сэдея, – неторопливо молвил он, почёсывая блестящую лысину. – Он вспомнил, что видел на дороге и около неё свежие следы. Ему показалось, будто за дорогой следят…
– Ммм… Пойдем стороной, – немного помрачнев, сказал темник. – Рассеемся. Будем идти тихо. Бейте всех встречных, хоть женщин, хоть детей, эти шакалы не должны узнать о нашем приближении.
"Они уже всё прекрасно знают, – эта мысль крутилась в голове почти у каждого. – Как будем идти между скал? Ихние лучники изрешетят нас, словно зайцев!"
В результате таких вот ухищрений Булаг, Берюк, Нохай и остальные, обогатили план своего военачальника следующими тактическими уловками:
во-первых, как и было сказано, отряд рассеется, и как можно шире. При этом кочевники будут жечь окрестные сёла и убивать всех местных жителей, для того, чтобы у противника создалось впечатление, что они только за этим и явились, – какой же захватчик не устоит перед возможностью побесчинствовать на порабощенной земле?
во-вторых, к мосту подъедут три сотни. Четвертая сотня, которую проведёт Сэдей между скал, зайдёт с востока, последняя – пятая – с запада. Они дружно ударят в спину лучникам, затаившимся на скалах, и в бок занявшим оборону на дороге. Лучники, заняв позиции, прикроют основные силы. У кочевников были невысокие, крепкие и неприхотливые лошади. То, что они справятся с трудным переходом по горам, никто не сомневался. Как сказал Берюк: "И не в такой заднице бывали".
И последнее – операция будет проводиться под покровом ночи. Адрагам не привыкать, все в кулаке знали друг друга много лет, и хорошо ориентировались в темноте.
Ночевать не стали, и уже поздним вечером двинулись в путь. Удивительно, но насколько шумно и бестолково воины вели себя днем, настолько же тихо и организовано они пошли ночью.
Стемнело. Тучи и правда разошлись, а остатки размазались по всему небосводу. Ашант развел костер.
"Странно. – Мысли возникали в голове так, как будто кто-то ему их нашептывал. – Во что я превратился… Из одержимого своим ремеслом воина и убийцу в терзающегося сомнениями и страхом человека".
Всё дело было в боли, посещавшей его так часто и так неожиданно. В мире много боли, в этом он убедился сполна. Так много, что добрый дух Туджеми, наверное, решил дать ему немного сверх меры. А может, это наказание за его равнодушие, одержимость своими идеалами, холод?
Хотя это была чужая боль, но от нее не убежишь. Глядя на огонь, воин вспоминал об ушедших друзьях, и о том, чем, напоследок, они его одарили. Вряд ли он был им за это благодарен.
Боль представлялась ему старой иссохшей женщиной, которую он именовал Аурун. Он прекрасно помнил, как корчился на полу, в своей юрте, и душа его неистовствовала, сопереживая страданиям брошенного в степи умирать Беара.
Он видел во тьме горящие волчьи глаза. Он ярко чувствовал каждую ноту в песне смерти, уже входившей в агонизирующее тело самого близкого друга за всю его жизнь.
Тогда он не выдержал. Трясущийся, покрытый холодным потом, Ашант вскочил на коня, разыскал в степи Беара, и, крича, как раненный зверь, добил его.
Вечный страх перед чужой болью…
Он боялся сблизиться с кем-нибудь, он чурался людей, словно волк. Он превращался в отшельника и все стремления окружавших его людей, их склоки, амбиции, привычки и надежды начинали казаться ему пустой тратой времени.
Он сумасшедший, он безумен. Однажды осознав это, Ашант старался не спускать с себя защитную маску – облик своего, надёжного во всех отношениях, парня. "Пусть мои страдания будут со мной", – думал он.
И напрасно он цеплялся за свои упражнения, что они давали ему? Зачем себя обманывать?
"Как я устал, – внезапно осознал Ашант, – как устал. Как… устал".
– Сожри меня демон! – гнусавил Габа, тщетно пытаясь высморкаться. – Как мне надоел этот проклятый насморк! Представляешь, Джута, этот сукин сын Соам, да отправится он в бездну, дал мне какую-то выжимку из гнусной и едкой дряни, и посоветовал закапывать в нос. При этом он сказал мне, что через пару дней всё пройдёт. Я закапал. И после этого мне стало так херово, что я чуть не помер! Но этот собачий котях сказал, что так и должно быть, это хорошо, ещё чуть-чуть, и всё пройдёт! Но между тем соплей стало в три раза больше! Я пошел к этому недоноску с твердым намерением снести ему башку! Но он опять убедил меня, что всё хорошо! "Вся зараза из вас выходит, повелитель!" – кочевряжился он передо мной. И я, дурак, поверил! Вот уже полгода, а эта зараза никак не выйдет! Вернусь, снесу гаду башку! Сожри меня демон со всеми потрохами! Скормлю его хилое тело волкам!
Был второй час ночи. В мертвой тишине изредка раздавались крики ворон. Кулак сидел в абсолютном мраке, не шевелясь и не издавая звуков. Единственным светом были умирающая луна, и едва видное пламя на Огненной горе. До канатного моста был час пути.
– Сэдей вернулся, повелитель! – прозвучал чей-то голос во тьме.
– Сюда его, подлеца! Хорошо темно. Не будет страху наводить на нас своими косыми глазами, верно, Джута?
– Хе… точно, повелитель.
– Канатного моста нет, повелитель, – сказал разведчик. – Шакалы видно прознали о нас и перерубили его.
– Сожри меня демон! – ругнулся темник. – Что же делать? Хм… А пройти на конях по склонам мы сможем? Как думаешь, "умный" Сэдей?
– Э… – Сэдей не ожидал такой чести и вначале смутился. – Склоны довольно крутые, вряд ли… Но такой крутой участок длится всего около ста шагов, а мост как раз посередине. Дальше, в обе стороны, долина расширяется и склоны уже более покатые… Там вполне можно пройти. Тем более, – добавил он, осмелев, – идти в лоб наверное не стоит…
– Косой, но и правда умный, – прервал его Габа. – Даже слишком. Иди, свободен.
– Как скажете, повелитель. – И Сэдей, коря себя за излишнюю болтливость, тихо ушел.
– Джута! Долго ли до рассвета?
– Часа четыре – пять.
– Хорошо. – Габа пригладил усы. – Нохай! Нохай, подлец! Ты слышишь?
– Да, да, повелитель!
– Отправляйся в путь. Зайдешь с востока. Сэдей тебя проведет.
Нохай буркнул, завозился, что-то уронил.
– Ты что, штаны надеваешь? – засмеялся темник. – Чем ты там, в темноте, занимаешься? У тебя что, баба там?
– Бабы нет, – проворчал Берюк. – Но она у него в голове. И этого ему достаточно.
Раздался смех. Нохай перестал возиться и, шепча проклятия в адрес наглого Берюка, отправился исполнять приказ.
– Хорошо, что бабы нет, – сказал Габа. – А то… даже страшно подумать, чтоб ты с ней сделал, Берюк.
Снова смех.
– Вы преувеличиваете, повелитель, – спокойно ответил Берюк. – Я добрый.
– Да ладно! – не поверил темник. – Думаешь, я не знаю, что ты вытворял вчера? И почему ты такой злой? Может твоя мать тебя в детстве сиськой не кормила?
Дружное ржание.
– Иди со своей сотней на запад. Что делать знаешь. Давай.
Вчера утром, кочевники, как и договорились, разошлись по округе. На пути им встретились лишь три убогих села, в которых жили пугливые, как лани, крестьяне. В двух из них побывал джагун Берюка…
Ашант, в составе сотни Нохая, одним из первых перебрался на другую сторону. Перед ним высились темные громады Драгнийских скал. Он постоял с минуту, сдерживая разгорячённого коня, слушая, как привычно начинает стучать сердце, предчувствовавшее битву. Но к этому ощущению примешалось ещё что-то, будто кто-то подсматривал за ним, видел все его изъяны, тайны, слабости. Ему стало и страшно и неловко, словно он очутился в каком-то чуждом и незнакомом месте, и все его обитатели, не мигая, вперили в него полные жгучей ненависти глаза.
"Хм… Теперь понятно, почему все так боятся этого места", – подумал юноша.
Луна скрылась, повеяло холодом, заморосил дождь. Мимо проезжали его товарищи, позвякивая латами и перешептываясь.
– Что стоишь, багатур? – Беар хлопнул Ашанта по плечу и улыбнулся, обнажив удивительно белые, для кочевника, зубы. – Поехали!
Ашант въехал в узкую расщелину. По лицу ударила, задетая кем-то впереди, колючая сосновая ветвь. Он откинул её в сторону. Впереди была сплошная непроглядная мгла. Где-то журчала вода, скатываясь со скал. Воин спрыгнул с коня, взял его под уздцы, и стал пробираться через нагромождение бревен и кустов, увязая в ледяной воде, скользя по мшистым камням. Постепенно глаза привыкли к темноте, и он разглядел смутные очертания мокрых от дождя отвесных стен. Джагун пробирался между ними цепочкой.
Они шли уже около часа. Ашант надвинул пониже шлем и перерубал ветви, встречавшиеся на пути. Он промок и продрог. Но воин знал, что скоро ему станет жарко и терпел. Его конь неуклюже расставлял копыта, пробираясь по ухабам; Ашант подбадривал его и помогал ему.
– Вот на эту скалу, – распоряжался впереди Нохай. – Она здесь единственная, куда ещё можно забраться. Иди ты, Тукен, выбери себе десятка три. Судя по всему, больше на верхушке не уместится. Как взберешься, дай знать. Мы подождем, и если все хорошо, пойдем дальше. Сэдей, далеко ли до ворот замка?
– Полчаса. – У Сэдея был усталый вид.
– Я что-то слышу! – сложив руки лодочкой, тихо крикнул Беар. – Там, впереди! Кажется, началось!