что впервые оно происходит не во время (имеющего свою специфику у каждого пола) эдипального конфликта, как считал Фрейд, а задолго до этой, так называемой классической, фазы. Руаф и Галенсон (1981) провели многолетние исследования, посвященные этому вопросу. Их наблюдения продемонстрировали, что сам по себе факт разницы уже возбуждает тревогу задолго до начала борьбы ребенка с тревожными конфликтами, окружающими эдипальный кризис. Однако считается, что открытие половых различий ведет (по-своему — у каждого пола) к взрослению, как только тревогу удается несколько смягчить.
И в своем гомосексуальном, и в гетеросексуальном измерении эдипальный кризис заставляет ребенка примириться с невозможностью воплощать оба пола и обладать обоими родителями. Вдобавок к этому, принимая свою неизбежную однополость, новый человек должен каким-то способом компенсировать свой отказ от бисексуальных стремлений. (Эти способы мы исследуем в главах, посвященных творчеству и сексуальным отклонениям (девиациям).) Открытие половых различий вносит вклад в постепенное приобретение интрапсихического представительства «сердцевины рода»1, в том смысле, в каком этот термин определил Столл ер (1968). На этой основе ребенок будет формировать свою самоидентичность как «мужскую» или «женскую» через психические представительства, создающиеся не из биологической данности, а из указаний бессознательного своих родителей и из понятий их культурной и социальной среды.
В той степени, в какой сексуальная ориентация формируется опытом раннего детства, психоанализ должен вносить особый вклад в изучение как аберраций сердцевины родовой идентичности, так и психических конфликтов, касающихся сексуальной (половой)2 ролевой идентичности. Хотя не вызывает сомнений, что у мальчика иные анатомические ощущения, чем у девочки, эта «данность» не подразумевает, что психическое представительство сердцевины родовой идентичности — врожденное. Фрейд подчеркивал, что объекты сексуального желания не врожденные, а должны быть «найдены» (1905); он также предполагал, что ощущение Собственного Я и своей сексуальной ориентации, хотя и устанавливается в раннем детстве, в полную силу «открывается вновь» вскоре после наступления пубертата.
Как заметил Лихтенштейн (1961), развитие нашего ощущения личной идентичности подобно Янусу: с одной стороны, наша идентичность включает «то, что так, как у меня», а с другой — «то, что не так, как у меня». Говоря словами Лихтенштейна, «идентичность животного «фиксирована», а человеку всегда приходится бороться с потребностью определить себя, сотворить идентичность не присущую ему изначально, в силу врожденных автоматизмов».
Очевидно, что приобретение прочного чувства как личной, так и сексуальной идентичности требует ряда последовательных ситуаций разочарования, чтобы произошел отказ от желания иметь «то, что не так, как у меня». Эти шаги взросления не сделать без боли и жертв. Некоторые дети получают от родителей больше помощи, чем другие, в завершении этой работы по разочарованию, что на этой стадии психического развития настоятельно необходимо.
Постоянным мотивом в последующих главах прозвучат две центральные концепции, относящиеся к истокам сексуального Собственного Я: 1) особое значение психической бисексуальности и 2) глубокая важность фантазий вокруг темы первичной сцены в психосексуальной структуре человека.
Несмотря на сомнения по поводу роли генетических факторов в бисексуальности, Фрейд придавал ей большое значение как специфической психологической структуре и заявлял об универсальности присутствия в детстве бисексуальных желаний (З.Фрейд, 1905, 1919, 1930). Поскольку большинство детей имеют двух родителей, следует ожидать, что ребенок к ним обоим почувствует либидинозную привязанность, из которой и возникает желание достичь любви каждого родителя, направленной исключительно на него. Фактически каждый ребенок хочет обладать таинственными половыми органами и воображаемой властью и матери и отца, и женщины, и мужчины. Необходимость смириться со своей судьбой быть однополым3 наносит одну из самых жестоких нар-циссических ран детства.
Как же мы интегрируем эти бисексуальные требования в нашу психическую структуру, принимая одновременно предуготованную нам анатомическую идентичность? Почти тридцать лет размышлений и клинических наблюдений привели меня к убеждению, что путаница, порождаемая бисексуальными желаниями, принадлежащими ранней организации психосексуальной структуры, в значительной степени влияет на многие области жизни взрослого. Хотя интеграция этих желаний становится источником обогащения психики, отсутствие их интеграции часто порождает симптомы и затруднения у взрослых. Следовательно, те многочисленные способы, которыми мы пытаемся избежать невозможных желаний быть и обладать обоими полами, заслуживают клинического и теоретического рассмотрения.
1
Термин «gender» трудно перевести однозначно. Столлер противопоставил его биологическому полу (sex), вынеся в заголовок своего знаменитого труда «Sex and Gender», который трудно понять иначе, чем «Пол и род».
Gender означает, в первую очередь, грамматический род существительных и прилагательных (по-русски — мужской, женский и средний), который придан словам достаточно произвольно, но все же в соответствии с некими качествами предмета, напоминающими о мужских или женских половых отличиях, или об отсутствии таковых (скрипка — неодушевленное существительное женского рода, видимо, в силу своих очертаний), по-английски gender бывает masculine, feminine, neuter, common). Слово gender можно 'Употребить в смысле «sex» только в шутку (как и сказать, что скрипка — женщина). А вот sex бывает, только male и female (самцовый и самочный), так как male — это самец, особь мужского пола, a female — самка, особь женского пола. По-русски мужским (женским) может быть и пол, и род.
Беда для переводчика в употреблении прилагательных masculine/feminine то в смысле 'мужской/женский, то в смысле мужественный/женственный, что далеко не одно и то же.
2
Еще одна беда, что sex — это, по-русски, 1) пол, 2) секс (половая жизнь); sexual — половой и сексуальный; sexuality.— сексуальность, и только сексуальность. «Полови-тости» пока в русском языке нет, видимо потому, что любая часть речи с корнем «пол» невольно наводит на мысль о дихотомии, о выборе «или — или». Термин ««половая жизнь», вообще говоря, тоже предполагает выбор из двух возможностей. А их, как минимум, четыре. Поэтому прижилась «сексуальная жизнь»: полов — два, а сексуальностей много, столько, сколько ее носителей. За «полом» осталась анатомия, за «сексом» — чувства, переживания, фантазии и прочая психика. «Сексуальная жизнь» начинается с рождения и даже до него. «Половая жизнь» — это теперь синоним коитуса.
Встает вопрос о том, как быть с идентичностью, считать ее половой или сексуальной? Мне кажется, что термин «половая идентичность» — более узкий, так как сводится к двум возможностям: «я — человек женского пола» и «я — человек мужского пола». Так никто о себе не думает. Даже самоопределение «я — девушка» уже подразумевает нечто большее, чем отличие женских половых органов от мужских. Пол и, следовательно, идентичность своему полу даны с момента зачатия и не могут меняться, в отличие от сексуальности, которая формируется и развивается на протяжении всей жизни человека: «я — мальчик» и «я — старик» — две совершенно разные сексуальные идентичности одного и того же лица мужского пола
3
В оригинале — «monosexual destiny». Такая уж судьба у человека — быть однополым (хотя и бисексуальным). А может быть, рок его такой, а может быть — предназначение. Между тем, есть разница, и дальше, в Главе 7, пойдет разговор о ней в разделе «Соматиза-ция: рок или предназначение?» («Somatization: Fate or Destiny?»). Судьба случайна, человек ее не контролирует. Она неумолима и бесповоротна. Ее можно предсказать. Так что fate — это фатум, рок, доля, «русская долюшка женская, вряд ли труднее сыскать...» И та судьба, от которой не уйдешь, а не та, которую пожнешь в результате собственных поступков.
Destiny — подразумевает потенциал, зависит от действий самого человека, а не навязывается извне. Это предназначение.
По-английски, знаменитый слоган Фрейда звучит: «Anatomy is destiny», что принято переводить: «Анатомия — это судьба». На немецком было отсылающее нас к «Ветхому Завету» «предопределение». Идеи индивидуальности, личной свободы, в общем, появляются только в «Новом Завете».
Фрейд считал анатомию — роковой, а свободу личности почти призрачной. Поэтому и не спорил с «судьбой» в английском переводе.
Джойс МакДугалл, современный автор, видит в судьбе богатство возможностей.