Концепция первичной сцены включает в себя весь запас бессознательного знания ребенка и его личной мифологии о сексуальных отношениях людей, в особенности родителей. Помимо генитальных аспектов первичной сцены и связанных с ней фаллически-эдипальных конфликтов (описанных Фрейдом как типичных для неврозов, когда они тормозят какие-либо или все формы либидинозной экспрессии), эта сцена может быть также описана в доэдипальных терминах, таких как оральноэротические и орально-пожирательные фантазии, анально-эротические и анально-садистские обмены, бисексуальная путаница, архаические фантазии о сосании крови, страх утраты чувства своей идентичности или представления о границах своего тела. Когда такие фантазии играют ведущую роль в психической реальности личности, сексуальные и любовные отношения легко уравниваются с кастрацией, уничтожением или смертью.
Углубление понимания бессознательного значения фантазий о первичной сцене привело меня к открытию, что влияние этих фантазий при пограничных состояниях очень существенно, и — что было даже более поразительно — они могут быть причиной даже психосоматических приступов. Обращаясь к соматическим «сообщениям» моих полисома-тизированных пациентов, я узнала, что ужас перед растворением, утратой телесных границ или чувства Собственного Я, ужас уничтожения в другом или поглощении им и часто встречается, и обнажает скрытые связи с архаическими сексуальными и любовными чувствами, происхождение которых скрыто в самом раннем младенчестве. Эти детские страхи, связанные с первыми опытами взаимодействия между матерью и младенцем и не имеющие вербального интрапсихического представительства, хранятся в памяти тела.
Часто эти анализанты приходят к пониманию того, что за их необъяснимой тенденцией постоянно покушаться на свое собственное соматическое функционирование стоит (соединившись со страхом телесного или психического разрушения в сексуальных отношениях, равно страшная для них и отрицаемая ими) их склонность к деструктивным отношениям в сексуальном партнерстве. Подобные тревоги повторяют гнев младенца, его желание сосать кровь и желание причинить смерть, проецируемые им на родительские фигуры. В психическом мире младенца, где ненависть и любовь сливаются в динамическом потоке либидиноз-ных вложений, эти воображаемые обмены с родительскими объектами вносят свой вклад в формирование образа пусть и страшной, но зачаровывающей первичной сцены.
Вербализация этих первичных желаний и архаический ужас, который они возбуждают, играют кардинальную роль в психических изменениях, которые происходят по мере продолжения анализа восстановленных фантазий. Некоторые анализанты находят, что их отношения со значимыми другими углубляются и, в частности, что их любовная жизнь и сексуальные отношения значительно обогащаются. Некоторые достигают освобождения от психосоматических симптомов, мучавших их всю жизнь, таких как аллергия, язва желудка, существенное повышение кровяного давления, респираторные и сердечные дисфункции. У других появляются силы преодолеть серьезные творческие затруднения или развить художественные и интеллектуальные способности, которые прежде лишь смутно ощущались или казались отсутствующими. Из обширного клинического материала я отобрала несколько примеров для иллюстрации фантазий о первичной сцене и их связи с сексуальностью.
Любовь, которая душит
Говорит Жан-Поль: «Однажды я посадил уховертку в паутину. Она сражалась с пауком насмерть. Это было отвратительно! А еще я любил смотреть, как пауки опутывают мух своими шелковистыми нитями. Они такие жутко агрессивные и ядовитые».
Мой пациент продолжал вспоминать другие энтомологические драмы, где он был режиссером, часы детских игр, в которых осы, пчелы, муравьи, улитки и червяки бесконечно повторяли первичную сцену, в уменьшенном размере и специфических вариантах. Смертельные удары жалом, схватки, где они давили и душили друг друга, неизменно присутствовали и вспоминались со смаком. За ассоциациями Жана-Поля я могла почувствовать возбужденного и страдающего маленького мальчика, пытающегося через игру вымещать и справляться с мучительными сексуальными фантазиями о половых отношениях родителей, в которых они душили друг друга до смерти. Жан-Поль вспомнил, что во время подростковой мастурбации он туго обматывал свой пенис веревками;
однако глубоко беспокоившие его сексуальные фантазии, находившие разрядку в мастурбации, исчезли из сознания взрослого.
По мере того как Жан-Поль взрослел, ужас перед «удушающей вагиной» уступил место фобии пауков, наряду с выработкой других способов защиты. В то же время, он не испытывал выраженных затруднений в том, чтобы заниматься любовью. Тем не менее, мы, по мере продвижения анализа, открыли, что его, внешне свободная от симптомов, сексуальная жизнь была тесно связана со взрывами психосоматических симптомов. Его детское сексуальное желание к матери осталось в сознании, но фантазийное желание задушить и поглотить свою мать в эротическом и смерти подобном экстазе было полностью стерто из сознания, наряду с похожими и столь же первичными мечтами (сознательными фантазиями). В то же время эти глубоко погребенные фантазии защищали Жана-Поля от осознания еще более регрессивного желания — полностью слиться с матерью, фактически стать ею. Тем не менее, бессознательная фантазия о первичной сцене в ее наиболее архаичной форме (эротически наполненная, но смертельная борьба) нашла выражение в его аллергических кожных реакциях и жестоких приступах язвы желудка. (Другие измерения анализа Жана-Поля использованы для иллюстраций по теме Главы 9.)