Они-то явно разбираются в этом лучше, чем она.
Но оставив её вопрос с сухим ответом: “Как можно доверять чужакам?”, — он только удалился на следующую встречу.
Подумаешь, какой важный предприниматель.
То она целые дни проводила подле громовержца Тора, который явно был рад компании старой знакомой, за сердцем которой охотится уже очень, очень, оче-ень давно.
Ей было в самом деле приятно, однако, и до ужаса стыдно — внушать несчастному ложную надежду не хотелось.
То Хель вдохновенно рассказывала и показывала ей свои владения.
На самом деле, оказалось, что царица Хельхейма довольно милая женщина, чуть старше, самой Паллады.
То, вот как сейчас, за ней по пятам, словно хвостик или приставленный охранять (интересно от кого?) стражник, ходил Арес.
Милостивый Зевс, папочка, ну и зачем только?!
Бог Войны всё время был мрачнее тучи и то и дело корчил странные рожи.
Бесит.
Но Паллада решила не вдаваться в подробности.
Было достаточно одного его удушающего присутствия здесь. Прямо рядом с собой.
И чего это он к ним с дядюшкой затесался?
Дома проблем что ли мало?
У него же скоро свадьба!
Вот бы и сидел подле своей ненаглядной невестушки и сторожил её неземную красоту от зорких взглядов многотысячных почитателей — того и гляди уведут.
Будет потом горевать, несчастный!
Стоило бы посмеяться…
Но в животе, совсем наоборот, только неприятно что-то кольнуло, а потом вдобавок ещё и потянуло, будто весь её ужин сейчас же выйдет наружу.
Жаль лишь, что не на свадебное платье Афродиты, будь она не ладна!
— Решил присоединиться ко мне? — когда оппонент встал к ней лицом к лицу, спросила совсем ненавязчиво.
Так, чтобы не подумал, что она предлагает.
Пусть лучше идёт выбирать наряд для скорого пышного торжества.
— Ну, раз ты предлагаешь. — И растянул губы в довольной улыбке.
Подождите…
Она предлагала?!
— Я не предлагала! — Эмоциональнее, чем нужно было.
Вот идиотка!
— Ты можешь идти, я не задерживаю.
Хорошо. Хорошо. Это было уже спокойнее.
Взгляд стоящего напротив мужчины потемнел, хотя казалось, что в темноте ранней ночи этого нельзя было заметить.
Что ж, она всегда видела больше других.
На свою же бедовую голову.
— А что, если я не хочу уходить? — спросил тихо.
Видимо, пытался таким образом показать, что разговор их, в назидание каждому второму, менее спокойному, должен быть как можно меньше наполнен взрывами и огнём.
И правильно было бы это всё, конечно, да Паллада, в свою очередь, уже закипала от злости.
На себя, на него, на прошлое.
— Я не в силах тебе препятствовать. — Равнодушно пожала плечами.
Хочешь — уходи.
Хочешь — оставайся.
Только меня не затягивай в свои бредовые игры.
— Думаю, тогда лучше уйти мне.
Вот и правильно.
Так и надо:
Кинуть надменный взгляд, презрительно хмыкнуть, круто развернуться и уйти настолько же легко, как если бы она шагала по невесомым, перистым облакам.
Так же, как сделал однажды он.
— Нет! — Поймал за руку, дёрнул на себя, выровнял перед собой по стойке “смирно”, как какого-то нашкодившего солдата-мальчишку, и не позволил сдвинуться с места.
Ого, да кое-кто здесь злится?!
Просто чертовски разгневан.
— Нет? — Достаточно насмешливо.
И попыталась тут же вырваться из стальной хватки.
Его касания причиняют ей боль.
Физическую, моральную, душевную. Всё разом.
И обжигают не хуже ядовитых цветков борщевика[2].
— Отпусти, нас могут не так понять. Мало ли, ещё донесут об этом твоей невесте.
Да, у неё тоже скопилось достаточно яда, который просто необходимо было куда-нибудь выплеснуть.
Вот бы ОН им ещё и захлебнулся.
— Ты правда повелась на этот маленький розыгрыш? — Уже без прежнего запала веселья. — Думаешь, хоть что-то в ней способно заинтересовать меня?
— Ну, все находят в ней что-то особенное, такие, как ты, не исключение.
Можно она плюнет ему в лицо?
— Не думаю, что тебе вообще принципиально, кто будет согревать тебе постель очередной ночью.
А вот это было лишнее.
Низко. Грязно. И по самому больному.
— Прекрати так делать! — В конце концов не выдержал мужчина.
— Делать как? — Уже не так слащаво, как прежде. — Обходиться с тобой также по-свински, как поступаешь со мной ты?!
Арес на секунду прикрыл глаза, чтобы дать себе время успокоиться.
Смотреть на неё и оставаться постоянно невозмутимым и хладнокровным просто непосильная задача даже для него.
Особенно для него.
— Да, я скотина, да, я урод, да, я сначала делаю, а потом думаю о последствиях, в отличие от тебя, о Светлейшая Царица Знаний, — выплюнул так, будто весь день пытался сорвать её имя с языка. — Но ты-то не такая. Ты ведь другая, так почему же ты продолжаешь меня мучить?
Держит её за плечи, чтобы не сбежала.
Несильно сдавливает, принуждая к спокойствию и внимательному прослушиванию.
И смотрит прямо в глаза.
Его серебристые против её янтарных.
Так гипнотически.
Так завораживающе.
— А может, всё дело в том, что ты просто меня не знаешь?
Глупое оправдание, на самом-то деле.
И в подтверждение этого от блондина слышится смешок.
Весёлый.
Ухмыляющийся.
Но едва-едва, совсем чуть-чуть, надломленный.
Где-то в глубине чёрной, похороненной под горстками пепла и чужих тел, души он боится поверить, что это действительно так.
— Я знаю тебя лучше, чем ты сама, — выдаёт внезапно.
Не даёт себе времени на раскачку и промедления.
Один раз уже допустил такую ошибку.
Лучше действовать как на войне:
Или бросился в самую гущу кровавого сражения и победил, или выжидал подходящего момента и проиграл.
— Знаю наизусть, чем ты занимаешься каждый день; знаю, что заставляет тебя смеяться или хмуриться; знаю твои жесты, твою мимику, даже эта складочка между бровями, когда ты не хочешь кого-либо слушать, но понимаешь, что это нужно. Знаю, с какими мыслями ты засыпаешь ночами и с какими просыпаешься утром; знаю, что ты в последнее время плохо спишь, потому что ненавидишь быть в чужих местах, и ждёшь очередного неожиданного нападения; знаю, что только дома ты чувствуешь себя в безопасности; знаю, что тебе не нравится быть самой умной, самой мудрой, но из-за отца, который не хочет слушать твоих жалоб, ты остаёшься в Греции, рядом с ним, а не уезжаешь куда-нибудь подальше от всего этого дерьма… — он тяжело вздохнул, когда в лёгких закончился воздух.
Говорить всё это было гораздо сложнее, чем ему представлялось.
Но это нужно.
Нужно им обоим.
Нужно для них.
— Я знаю, что ты ненавидишь меня с того самого момента, когда я просто струсил и ушёл, побоявшись того, что может с нами случиться, если мы действительно продолжим это. Я тоже ненавижу себя за это. И жалею. Жалею, что оставил тебя одну. Жалею, что не могу вернуться во времени и заставить себя тогда не уходить. Жалею, потому что только с тобой я узнал, какого это не быть для всех монстром, от которого постоянно ждут подвоха или нападения, но которого любят только за одно его существование…
На глаза богини набежали слёзы.
Арес ненавидел себя за то, что заставляет её снова страдать, но дал себе твёрдое слово, что это последний раз, когда он себе такое позволяет.
С этого момента хватит.
Они оба достаточно настрадались.
— Только потеряв тебя, я понял… понял, что ты была той самой целью всей моей жизни, к которой я пробиваюсь уже тысячи лет через войны, кровь, пот и слёзы. Всё, что я когда-либо искал… это ты… Афина, ты единственное, что имеет значение.
Кажется, по его щеке тоже неожиданно скатилась одинокая мокрая капля.
Тц, вот тебе и бесчувственный алчный Бог Войны.
— Умоляю, дай мне только один шанс всё исправить.
И тягостное молчание в ответ, прерываемое лишь еле сдерживаемыми всхлипами.