Другие писатели конца XV – начала XVI века предлагали более мелодраматические версии сцены знакомства Эдуарда с Елизаветой. В одном из самых патетичных вариантов – книге стихов «Об удивительных женщинах» (De Mulieribus Admirandis), написанной Антонио Корнаццано в Италии вскоре после этого события, – Елизавета оказывает королю сопротивление с помощью кинжала. Другой итальянец, Доменико Манчини, в 1483 году свидетельствует, что, напротив, кинжал – «так гласит история» – приставил к горлу Елизаветы Эдуард. Опять же, по версии Мора и Холла, «она оставалась невозмутимой и полной решимости скорее умереть, чем жить с королем во грехе. Вслед за чем Эдуард возжелал ее еще сильнее и счел даму достойной чести стать королевской супругой».
«Фрагмент» Томаса Хирна, написанный в начале XVI века одним из придворных Эдуарда более позднего периода, сходным образом повествует о том, что Эдуарду, «этому похотливому государю, удавалось поколебать строгость и целомудрие множества дам и джентльменов», но, попытавшись «не единожды» добиться того же от Елизаветы, он был поражен ее «непоколебимостью и стойкостью».
У всех этих историй есть одна общая черта: они представляют благородство добродетели Елизаветы жизнеспособной альтернативой кровному благородству, которым она не обладала (во многом подобно тому, как теория куртуазной любви открывала головокружительные перспективы благородства добродетели множеству младших отпрысков дворянских родов). В конце концов, еще Андрей Капеллан постановил: «Только доблесть всякого делает достойным любви»[74]. По-видимому, речь шла как о мужчинах, так и о женщинах. Но было ли этого достаточно, чтобы произвести впечатление на семью и сторонников Эдуарда? Лишь в сентябре 1464 года, несмотря на распространяющиеся слухи, Эдуард признается Совету, что тайно женился на Елизавете Вудвилл, хотя делает это, по выражению французского средневекового хрониста Жана де Ворэна, в «самой развеселой» манере, что предполагает некоторую двусмысленность.
Существует и менее драматичная версия этой встречи. В 1463 году Вудвиллы-мужчины были восстановлены в королевской милости, и, возможно, Елизавета просто встретила Эдуарда при дворе. В современной им «Данцигской хронике» Каспара Вайнрайха утверждается, что «король влюбился в жену [простого рыцаря] во время частых обедов с ней». Это согласуется с историческими свидетельствами о том, что в начале 1460-х годов Эдуард с удовольствием вел переговоры о династическом браке с иностранкой, – но эта версия, конечно, напрочь лишена романтики.
Когда бы их связь ни имела место, свадебная церемония прошла достаточно тайно, чтобы позже, при Ричарде III, ее осудили как «нелюбезный мнимый брак», который «всецело извращал порядок политического правления». Такие браки заключали в частном порядке «и тайно, без оглашения предстоящего бракосочетания, в приватных покоях или ином нечестивом месте». Секретность сама по себе не делала брак незаконным, но такую церемонию сложно назвать настоящей королевской свадьбой. Мать Елизаветы, Жакетту, позже обвинили в том, что для заключения этого брака она прибегла к колдовству[75].
Если это и было так, то справилась она отлично: Елизавету представили двору 30 сентября, в Михайлов день, на закрытой церемонии в часовне Редингского аббатства, заменившей общепринятую публичную королевскую свадьбу. В присутствии брата Эдуарда, герцога Кларенса, и «делателя королей» графа Уорика Елизавета, преклонив колени, приняла столь высокую честь. Они составляли блестящую пару. Эдуард, светловолосый и необычайно высокий – под два метра ростом, – и Елизавета, если верить ее портрету, вполне отвечавшая современным стандартам красоты: гладкая бледная кожа, золотистые волосы и стройное, гибкое тело.
Столь драматический «акт независимости» Эдуарда поверг в шок его бывшего наставника Уорика. Новость ошарашила и грозную матушку Эдуарда, Сесилию, игравшую важную роль в первые годы его правления. По свидетельству Мора, Эдуард ответил матери, «что, выйдя из-под ее влияния, он познал себя». В этом и была суть – король больше не желал никому подчиняться. Что касается Уорика, Эдуард добавил, что тот вряд ли настолько неразумен, чтобы «ожидать, что в выборе жены я буду верить его глазам, а не собственным, будто я подопечный, обязанный жениться по назначению опекуна».
75
История романтической традиции Первомая восходит к Белтайну, кельтскому празднику начала лета, важной дате в календаре ведьм. Вопрос о королевском браке, заключенном с помощью колдовства, вновь попадет на повестку дня во времена Анны Болейн. –