Итальянский хронист Манчини, гостивший при дворе, позже утверждал, что Сесилия объявила своего сына Эдуарда незаконнорожденным: его выбор, павший на женщину более низкого положения, доказал, что он не королевской крови. Но насколько неподобающей на самом деле была кандидатура Елизаветы? Она не принесла значимого иностранного союза и стала первой королевой, рожденной в Англии, со времен норманнского завоевания. Но, хотя ее отец, сэр Ричард Вудвилл, был человеком некоролевских кровей, ее мать Жакетта происходила из младшей ветви династии Люксембургов и была связана с императорами Германии и королями Богемии. Жакетта некоторое время состояла в браке с герцогом Бедфордом, дядей Генриха VI, а затем влюбилась и тайно вышла замуж за сэра Ричарда, молодого рыцаря, сопровождавшего ее в Англию после смерти Бедфорда.
По легенде, династия Люксембургов вела свое происхождение от Мелюзины – феи воды, похожей на русалку, с чешуей и хвостом ниже пояса. Считается, что Мелюзину называли своей прародительницей Генрих II и его сын Ричард I. Этот сюжет перекликается с легендами, в которых потусторонним существом вроде феи изображалась Гвиневра. Более того, муж Мелюзины – король или рыцарь по разным легендам – встретил ее в лесу и оказался слишком поражен ее красотой, чтобы расспрашивать о происхождении. Это созвучно истории любви Елизаветы Вудвилл.
Когда придет время коронации Елизаветы, немало внимания будет уделено ее связям с европейскими королевскими особами. Однако более весомый потенциал для популяризации Елизаветы имела сама по себе «английскость» новой королевы (по крайней мере, благодаря ее связям Англию не втягивали в дорогостоящие иностранные войны!). Также это была прекрасная возможность сгладить вину за прежнюю приверженность ее семьи дому Ланкастеров.
Потенциальная проблема заключалась в том, что Елизавета – вдова, не говоря уже о том, что она была на пять лет старше Эдуарда. Обычай твердил, что невеста короля должна быть девственницей, а не вдовой. По крайней мере, если ей предстояло родить наследника престола (в отличие, скажем, от другой вдовы – Жанны Наваррской). Томас Мор заявлял, что «это недостойно, это весьма позорно, это крайне унизительно для священного величества государева сана… и не до́лжно пятнать его двоебрачием при первом же вступлении в брак»[76].
Мор отводит аргументам Сесилии против Елизаветы не одну страницу, подчеркивая жизненно важное значение женитьбы для союза с иностранцами и то, «что недостойно правителя жениться на своей подданной… как если бы богатый человек женился на служанке только из-за похотливой и пошлой к ней привязанности»[77].
Но насколько возмутительным был брак из-за «похотливой привязанности»? В любую эпоху заключается, вероятно, столько же разнообразных сделок и компромиссов, сколько и индивидуальных браков. Некоторые ответы на этот вопрос, хотя нередко противоречивые, в XV веке дает нам частная переписка дворянской семьи Пастонов.
Когда в 1469 году Марджери Пастон вступила в запрещенную любовную связь с семейным приказчиком, ее мать Маргарет от крайнего возмущения призывала сына запомнить, «что в ее лице мы потеряли не что иное, как бордель [в более ранних транскрипциях – «ничтожество»], так что не принимай это близко к сердцу». Собственный брак Маргарет был договорным, но, что немаловажно, это была договоренность, принимавшая во внимание симпатию. Письма Маргарет ее мужу Джону, находившемуся в отъезде, наполнены нежностью. Ее жажда новостей неисчерпаема: пока Джон не сообщит подробностей о своем здоровье, у нее на сердце «совсем нелегко».
Перед их свадебной церемонией мать Джона Агнес благодушно пишет о том, как хорошо прошла первая встреча, и выражает надежду, что у столь хорошо подобранной пары не будет необходимости в заключении «большого договора». Джон напишет о Маргарет как о «моей дорогой суверенной даме»: так далеко вниз по социальной лестнице добрался язык, а следовательно, и идеи куртуазной любви. Их сын, стремившийся подняться по этой лестнице повыше, имел в библиотеке несколько легенд о короле Артуре и другие романы, сдружился с братом королевы Энтони Вудвиллом и даже принимал участие в большом рыцарском турнире в Элтеме вместе с Эдуардом IV.
Разумеется, если оставить в стороне фантазии о куртуазной любви, любовь как следствие одобренного брака была образцом, санкционированным церковью и государством. Возможно, это объясняет, почему женщины из высших слоев общества были менее всего готовы отринуть эту фантазию: именно их браки чаще всего заключались без учета возраста и симпатии со старцами или юнцами, которых они никогда до этого не встречали.