— Просила… Да у него порок сердца, не выдержит он ломки. Я самого Измайленко приглашал, профессора, он тут по вторникам консультирует. С постели поднял человека. Понимаешь?! Порок у него, родные и не знали, а то бы сказали перед тем, как сюда. Только что с его матерью разговаривал, дозвонилась в кабинет. И она не знала… Боюсь, его сердце не выдержит.
Тюхино сердце не хотело стучать ровно. Оно то рвалось из груди, то замирало и этим пугало его. Ему хотелось положить руку на грудь, успокоить и помочь ему стучать ровнее: тук-тут, тук-тук. Сердце под рукой забилось бы по-прежнему безостановочно, и Тюхина жизнь стала бы снова беззаботной и радостной, как тогда, в раннем детстве.
Долгое детство… Как же было хорошо сидеть на отцовских плечах! Красные флаги, выкрики шагающих демонстрантов, мать и отец рядом. Их сильные руки крепко держат Витенькины ручки, они молодо смеются, и ему тоже весело…
…Вот над ним склонилась мать. Она что-то говорит, её губы шевелятся и расплываются в улыбке. Он наконец понял — она спросила: «Сынок, ты не устал?» «Устал!» — хотел пожаловаться он, но только пошевелил губами.
Или ещё вот. Переезд, шлагбаум. Они, босоногие мальчишки, подбородками упёрлись в полосатое бревно и смотрят, не отрываясь, на пробегающие вагоны красной «России». И так вдруг ему захотелось туда, в красный вагон, и прямо стрелой нестись в сказочную Москву! С мамой, папой, бабушкой… Колёса стучали — тук-тук — и сердце им подстукивало — тук, тук. Но вдруг оно — на вздохе — слабо стукнуло в последний раз и остановилось.
— Паклин! — настойчиво позвала Маша. — Ну, Па-клин! Не умирай, миленький! Тебе нельзя умирать, понимаешь? Вот, водичкой губы смочу… А хочешь, умою тебя? Хочешь?
Она метнулась намочить полотенце, но что-то её остановило. Рука потёрла лоб, словно помогая преодолеть забывчивость. Вспомнила: цвет его лица изменился. К худшему!
— Кирилл Дмитриевич! — позвала она визгливо. — Быстрее!
— Так… — доктор склонился над больным. — Как говаривали в старину: отмучился. За эту неделю— второй случай. И главное: всё в моё дежурство. Не плачь, Машенька, ему уже не поможешь. Ему никто уже. А ведь мог бы ещё подрасти.