Вовка в этот день перетаскал весь сахар из вазы.
Осенью Шурка начал готовиться к зимовке. Он решил последовать примеру своих сородичей и залечь спать до весны. В углу за шкафом сурчонок наложил груду тряпок, но уснуть ему не дал Вовка. По утрам он кричал:
— Шурка, на… сахару!
И Шурка покидал свою мягкую, теплую «нору».
За зиму сурчонок так привык к людям, что и часу не мог остаться один. А во время обеда, на правах члена семьи, Шурка садился на маленький Вовкин стульчик и ждал. Отец клал в круглую коробку из-под конфет маленькие кусочки сахара и протягивал их сурчонку. Шурка, точно человек, брал их передними лапами, прижимал к животу и неторопливо закусывал.
Наступила весна. Солнце быстро высушило землю, и стало жарко, пыльно. Шурке разрешили выходить на улицу, и эту свободу он использовал для создания новых удобств в своей жизни. Целыми днями сурок рыл во дворе норы и вылезал из земли взлохмаченный, возбужденный. А если замечал, кого, спешил поиграть с ним, чтобы отвлечься от своей тяжелой работы землекопа.
Когда в доме садились обедать, Вовка подбегал к норе и кричал:
— Шурка, обедать!
Сурчонок появлялся тотчас же.
Отряхнувшись от земли, он ковылял в дом, точно медвежонок, переваливаясь с боку на бок.
Но самое интересное произошло с Шуркой первого сентября. Утром мама повела Вовку в школу. Вначале они не заметили, что за ними увязался сурчонок. Только уже на улице, когда Шурка испугался проходившего верблюда и пронзительно свистнул, они обернулись.
— А ты куда? — крикнула сурчонку мама.
Шурка подошел к Вовке, встал на задние лапы и уцепился за штанину новых Вовкиных брюк.
— Мама, он тоже хочет учиться, — сказал Вовка. — Пусть идет с нами.
— Ладно, — сказала мама, — пусть идет.
Шумливых ребятишек сурчонок не испугался. Когда они окружили его, сурчонок поднялся, прижался спиной к Вовкиной ноге и оглушительно свистнул: чего, мол, раскричались, ведите себя как следует.
Мама взяла Шурку на руки, и в сопровождении шумной ватаги ребятишек они вошли с Вовкой в школу.
В коридоре повстречали директора, хорошего маминого знакомого.
— Я так и думал, что вы принесете своего сурка в наш школьный живой уголок. Ребята любят возиться с животными.
Вовка хотел сказать, что он не отдаст Шурку, что Шурка нечаянно попал сюда. Но мама как-то неуверенно проговорила:
— Да… пожалуй, ему здесь будет лучше.
Вовка хотел заплакать от горя, но постеснялся. И как только маме не жалко отдавать Шурку?
А директор взял у мамы сурка, и они пошли во двор. В самом углу двора был отгорожен вольер. В нем стояло несколько клеток, в которых сидели птицы и зверьки. Свободной клетки не оказалось, и директор выпустил Шурку прямо в вольер.
Только сурок не захотел оставаться в вольере.
Шел последний урок. Учительница объясняла ребятам, как надо правильно держать карандаш, чтобы красиво писать палочки. А Вовка плохо слушал, о чем говорила учительница. Он думал о Шурке. И вдруг в приоткрытую дверь вошел Шурка, остановился у притолки и свистнул: вот, мол, я и пришел.
— Шурка, иди сюда? — закричал Вовка.
И сурок заковылял ему навстречу.
Оказалось, что Шурка подрыл землю под металлической изгородью вольера и отправился разыскивать Вовку.
Вовка увел сурчонка домой и не хотел отдавать его в школу. Но вскоре приехал отец, узнал об этом и сказал, что больше не будет привозить подарков Вовке, раз он такой жадный.
«И действительно, ведь и другим ребятам хочется ухаживать за Шуркой, играть с ним, кормить его», — подумал Вовка и не стал больше спорить.
Отец сам сделал для Шурки большой домик из металлической сетки. И пол в нем тоже из сетки. Теперь уж Шурка не убежит из школы.
ТЮЛЬКА И БУЛЬКА
Старую Бульку любили все: и Вовка, и отец Вовки, и бабушка. Но больше всех любила Бульку Вовкина мама. У них была такая давняя любовь, что ее начала Вовка не помнит.
Мама работала тогда врачом в селе Медведове. Село было большое, красивое. Оно стояло среди густого леса на берегу небольшой речки Кувыки. И хотя Татьяна Петровна, так зовут Вовкину маму, была молодым врачом, в селе ее любили. Никогда и никому она не отказывала в помощи. Привяжет лыжи покрепче, перекинет через плечо сумку, помашет на прощанье рукой, и через минуту ее уже не видно в лесу.