Наступил март. Мы с Марией прошли под большим каштаном. Его липкие почки уже лопнули, изнутри вылезли смятые листочки. Их нежная зелень пронзила мое сердце. Подойдя к площади, мы услышали шум рынка. Сначала он был слабым, как рокот моря. Но когда мы приблизились, гул превратился в оглушительный рев: громкие крики продавцов, грохот тележек. Я почувствовала прилив сил.
Мимо нас проковылял калека на костылях. Увидев нас, осклабился и облизал губы. Мария засмеялась.
– Эй, урод, хочешь полакомиться?
– Мария! – одернула я.
Но она снова засмеялась; ей было безразлично. Сегодня на нее что-то нашло. Мария расстегнула корсаж, обнажив округлости веснушчатой груди. Мне следовало сделать ей внушение. Напомнить старую пословицу о распутстве: «Нельзя почистить луковицу, не пролив слез». Но в глубине души я ей завидовала – боже, как я ей завидовала! Она была свободна и молода – значительно моложе меня. По сравнению со мной Мария казалась чистым листом бумаги, тогда как мой был уже исчеркан бесчисленными каракулями, которые я сама не могла разобрать.
Честно говоря, я плохо понимала, как надо вести себя с прислугой. Иногда мы щебетали как две подружки; в другой раз я задирала нос и изображала госпожу. Мария пользовалась моей неуверенностью: ведь я пока не привыкла к роли хозяйки.
Я вообще ни в чем не была уверена. В последнее время меня бросало из стороны в сторону. Решила, что на следующей неделе мы с Марией устроим весеннюю уборку. Я даже найму для этого еще одну служанку. Мы встанем на колени и начнем отмывать мои дурные мысли: вычистим всю въевшуюся в них грязь. Верная чувству долга, я буду умерщвлять свою плоть, пока не доведу ее до полного изнеможения.
Мы вышли на площадь. Моя душа снова воспарила. Я почувствовала любовь ко всему: чайкам, кружившим в небе, как клочки бумаги; женщинам, перебиравшим на лотках фрукты под колебавшимся над ними полотном. Собака терлась боком о мостовую, мол, «посмотри на меня», будто она устраивала какой-то веселый фокус. Я улыбалась разносчикам и знахарям. «Свежая капуста, свежая морковь! Свежая коричная вода! Свежая анисовая настойка вылечит ваш живот, или мы вернем вам деньги! Свежие откормленные каплуны: два по цене одного, берите, пока есть!» Мальчик носился по площади, играя в мяч, крутясь и вертясь среди женских юбок.
Солнце проглянуло между облаков. Меня вдруг охватило отвращение. Эта собака совсем не резвилась: у нее были блохи. В церкви ударил колокол, призывая исповедать свои грехи. Странно, что никто не обернулся на меня в толпе. Огромное здание угрожающе нависло сверху, точно океанская волна.
– Госпожа! – подтолкнула меня Мария. Мы стояли у овощной лавки. – Я спрашиваю, сколько брать зелени?
Лавочник был крупный краснолицый, с бельмом на глазу. Я давно знала его, но сегодня он таращился так, словно видел меня насквозь. Я вдруг почувствовала себя голой, будто очистила тот самый лук, который вызывает слезы. Люди, снующие вокруг меня, – неужели они не видят, как порочно мое сердце?
Мария подала свою корзинку, и продавец положил в нее пучки зелени. Я потянулась за кошельком.
И тут я увидела его. Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Это был Ян ван Лоо, художник. Он пробирался ко мне сквозь толпу. На нем был зеленый камзол и черный берет. Художник остановился, чтобы пропустить человека, катившего мимо бочку. Я поймала его взгляд. Звуки вокруг стали затихать, словно волна, мягко уползающая в море. На мгновение я подумала, что он оказался здесь случайно. Мы просто вежливо поздороваемся и разойдемся по своим делам.
Но я знала, что это неправда. Художник пришел, потому что хотел меня найти; он меня выслеживал. Ян ван Лоо остановился у лотка с дичью. Ободранные тушки качались перед его лицом, судорожно сжимая когти: они знали, что к чему. Он заметил служанку и поднял брови.
Я похлопала Марию по плечу.
– Мне надо сходить в аптеку, взять нюхательной соли. – Я сунула ей кошелек. – Продолжай покупки.
– Как вы возьмете соль, мадам, если у вас нет денег?
– Ах да.
Я вытащила несколько монет. Мои пальцы были непослушными, точно деревянные. Я сунула ей в руку монеты и быстро ушла, прижимая к груди кошелек, словно он мог меня защитить.
Я поспешно свернула в переулок. Путь преградил человек, кативший на тележке тушу дохлого быка. Я прижалась к стене, чтобы все это пропустить: гору желтого жира, его смрад. Позади послышались шаги. Я ждала – я и мое бьющееся сердце. И вот он оказался рядом.
– Мне надо с вами поговорить! – задыхаясь, выпалил Ян. – Вчера, когда вы сидели на сеансе… я не знаю, что со мной творилось.