духотворенно простаивают бессмысленного вида тренажеры. Тогда же там правила нищета и старухи из соседних хрущевок, разложив на отслуживших свой век клеенках никому не нужные старые вещи, пытались поддерживать коммерцией свое жалкое существование. Я старался не смотреть на них, шел мимо, жестко зафиксировав взгляд на помойке возле Лериного подъезда, напоминавшего издали буханку хлеба. Лишь бы не добавить скорби от общей затхлой старушечьей волны. Почему же тогда я остановился, лишь услышав скрипучий как дверцы старого шкафа голос? - Молодой человек, возьмите тюльпаны! Я чуть не упал, так резко я затормозил. Протер шарфом очки и различил перед собой, крепко стоящие в густой жиже стоптанные войлочные ботинки. Взгляд мой поднялся по свалявшимся рейтузам противного зеленого цвета, по толстой замшевой юбке, прячущейся под серым стеганым пуховиком, и уткнулся в букетик тюльпанов, колыхавшихся под ветром недалеко от моего лица. И только потом, за цветами, я различил истрескавшуюся глинуее лица и удивительно живые голубые глаза, улыбавшиеся мне. Я растерялся. Застыл на половине движения, как памятник Достоевскому у библиотеки имени Ленина и никак не мог сообразить, что сказать или сделать. - Возьми цветы, парень! - сказала старушка. - Спасибо, но... - промямлил я, судорожно соображая, как бы ее обойти и что для этого нужно сделать. - Возьми так, - она помахала букетиком перед моим лицом, - Денег не нужно. Все равно мне уже домой. Не выбрасывать же... Уж не знаю почему, но я протянул руку. В голове промелькнуло: - Зачем они мне? - Бери, не робей. Девушке подаришь, - она буквально втолкнула букет в мою руку и, сильно припадая на левую ногу, ушла направо, к детской площадке и еще дальше в темноту между двумя высотками, которые в народе называли Твикс. Я посмотрел на цветы и уже занес руку, чтобы выбросить их в жухлую прошлогоднюю траву палисадника, но что-то меня остановило. Неудобно как-то. Цветы достались бесплатно от бабушки, которой и самой помощь бы не помешала и вот такая моя благодарность? А подарю-ка я их Лере. Ведь все девчонки любят цветы. И я зашагал вперед, как настоящий армянин, спешащий на свидание - с букетом цветов в руке и с бутылкой коньяка в кармане. Эта мысль меня позабавила, помнится, я даже прыснул от смеха. Игнорируя лифт, я на одном дыхании взбежал на пятый этаж и постучал в коричневый дерматин Лериной двери. Я всегда стучу, потому что ненавижу электронные звонки, не спрашивайте меня, почему. На лестничной площадке пахло соседскими кошками и жареной картошкой. Я дышал как паровоз, взбирающийся на гору, когда она открыла дверь. Помню ее лицо в проеме двери с этой ее фирменной скептической полуулыбкой. Освещенное тусклым светом с лестничной площадки, лицо ее, казалось, парило в темноте прихожей. Она деловито запустила меня в квартиру, словно только и ждала моего прихода, хоть я и не появлялся у нее больше месяца. Молча смотрела, как я скидываю мокрые ботинки, а потом спросила: - Что случилось? Я говорил, что она читает меня как открытую книгу? Лера знает меня лучше моей матери и даже лучше меня самого. - Где твой боксер? - вместо ответа спросил я ее. То было время ее увлечения спортом. По зиме к ней подселился один тип, на мой взгляд, не очень приятный. Я ему тоже, кстати, не нравился. Когда то он профессионально, но не очень успешно боксировал, а теперь, кажется, чинил стиральные машинки. - Где ему еще быть? - пожала Лера плечами, - На тренировке конечно. Она посмотрела на мой оттопыренный карман и спросила: - Ну что у тебя? - Это? - я похлопал по карману ладонью, и под сырым сукном красноречиво забулькало, - Коньяк. Московский. - Кто бы сомневался, - сказала Лера, - Случилось что у тебя, спрашиваю? И тут я вытащил из-за спины этот дурацкий букет и протянул ей. Лера как-то сразу в лице переменилась. Будто испугалась или типа того. Я ее такой никогда не видел. Чуть не отпрыгнула от меня даже. А я шарф другой рукой разматываю и на вешалку кидаю. Как профессиональный баскетболист - через голову вверх и влево. Туда, где шапки лежат. И на нее иду, чтобы в зал войти. Не все же в прихожей стоять? Лера пятится спиной, а потом вдруг делает шаг мне навстречу и берет у меня этот букет с таким видом, будто сейчас им меня по лицу хлестать будет. Я втягиваю голову в плечи и ничего не понимаю - все в голове перепуталось. А она вдруг как прильнет ко мне всем телом, закинула руку с букетом мне за шею и целует в губы. Совсем не так, как друг мог бы поцеловать, по-другому - жарко, взасос, так что пол под моими ногами раскалывается и мы летим с ней вниз как с американских горок. Все во мне замерло, и мир весь исчез, даже свет померк. Или это я глаза закрыл? Ничего не понимаю. Только чую - словно крылья за спиной расправляются и жар в груди, как после стакана коньяка. И запах ее медовый, такой знакомый и новый одновременно... Мы бы с ней так до конца веков обнявшись стояли, наверное, только что-то изменилось. Щелкнул дверной замок и чей-то голос сзади сказал: - Опа! Дальше я плохо помню. Кажется мы с ее боксером дрались. Хотя, что значит дрались? Он меня просто побил, там в тесноте гостиной. Я еще куртки все с вешалки оборвал падая. Помню, как Лера на него кричала и все меня от него оттаскивала. Шум, гам, все перевернулось вверх дном. Потом боксер сказал: - Да и хрен с вами! Хлопнул дверью и ушел. А мы целовались, как сумасшедшие, и было немного больно из-за разбитой губы и носа. Помню, Лера вся в моей крови измазалась, и мы смеялись, смеялись... Утром он поила меня крепким чаем, а я не мог смотреть ей в глаза. Она сказала, что понимает теперь, почему со мной ни одна девушка не задерживалась надолго, а я сказал, что удивлен, почему ни один парень не был с ней больше двух месяцев. - Боксер у меня почти три месяца жил, - сказала она, и пошла собираться на работу. Вот так я потерял лучшего друга. Мы с Лерой с тех пор вместе. Оказалось, что я ее половинка, и похоже, что она- моя. Говорят, что когда у влюбленных проходит страсть, на смену ей приходит нечто большее - уважение, забота, любовь. Не знаю. Посмотрим. Может когда-нибудь она снова станет мне лучшим другом.