– Извините, а можно у вас купить баночку меда? – взвизгнул кто-то над ухом девочки.
Она с жаром закивала и поспешно встала к телеге. Женщина, уже немолодая, но все еще очень красивая, с интересом разглядывала цветные баночки и жмурилась от удовольствия.
– Вам сколько?
– Боюсь, у меня с собой только пятнадцать пуней. А одна баночка стоит в два раза дороже, да? – Женщина порылась в широком кармане потертого пальто. – Я могу попросить вас отлить мне половину?
– Один господин сегодня заплатил сверх цены, возьмите всю баночку. – Эйви протянула женщине гречишный мед.
– Ох, это слишком щедро. Я не могу принять подарок от…
– Это подарок от господина, который заплатил больше, чем требуется, – настойчиво сказала Эйверин. Ей ужасно захотелось, чтобы женщина ушла и оставила ее в покое. Смутное беспокойство охватило ее, а все потому, что песня Гёйлама внезапно оборвалась на припеве.
Эйверин взяла деньги, сунула их в тряпичную сумочку и успела даже в суматохе улыбнуться покупательнице, а потом быстро перевела взгляд на Гёйлама: парень не шевелился. Его искривившийся рот был открыт, пальцы застыли на струнах. А распахнутые глаза из бледно-голубых стали ядовито-зелеными. Ветер играл с волосами музыканта, трепал полы белого длинного пиджака, но парень больше не откликался на его призывы.
Эйверин подошла поближе, провела ладонями перед лицом Гёйлама, даже аккуратно тронула кончик длинного носа. Но музыкант остался нем и недвижим.
Девочка запаниковала бы, если бы не рассказ о Хайде. Сам Гёйлам говорил, что мальчонка до исчезновения застывал на месте и вел себя очень странно. Эйверин помнила, когда компания Рауфуса однажды наелась чудных грибов: стояла голодная неделя, а Суфа отыскала что-то съестное в черте города. Стряпня Суфы, впрочем, и сама по себе была опасна, но тогда ребята вели себя уж чересчур странно: горланили песни, застывали в одной позе, а Гёйлам даже ревел пару раз.
Может, и сейчас случилось то же самое? Суфа нашла что-то на свалке да и приготовила по незнанию? Если Рауфус не забрал двилинги, то всем пришлось туго.
Минуты проходили одна за другой, небо из привычно-серого стало матово-синим. Эйверин знала, что очень скоро заработает Завод, и тогда туман поползет над городом, плотоядно накидываясь на все живое.
Расстегнув пальто, девочка шагала от одного края опустевшей площади к другому, потирала отчего-то онемевшие пальцы и невольно оглядывалась в сторону чернеющих гор. Скоро проснется чудище, скоро Сорок Восьмой станет глух и слеп к чужой боли. Но Гёйлам по-прежнему стоял на месте, и Эйверин не могла его покинуть.
Завод заурчал, его окна вспыхнули хищными огнями, и, кажется, даже весь силуэт гор задрожал. Эйверин жадно накинулась на свои ногти, обкусывая их едва не до крови. Она точно знала, что цветам госпожи Кватерляйн не выжить под гнетом тумана, который уже подползает к окраинам города. Но и Гёйлам, застывший, неживой, словно прекрасный цветок, залитый воском, не сможет выжить. Останется только голубая рубаха под цвет его глаз, белый костюм, над чистотой которого он трудится каждый вечер, да деревянная гитара с истосковавшейся душой.
– Нет, нет, нет, Гёйлам! Нет! Ты сегодня не умрешь, понял?! – гневно воскликнула Эйверин, словно парень был в состоянии с ней поспорить.
Тележка Эйви прогрохотала по камням, когда она разогналась и изо всех сил врезалась в ноги Гёйлама. Тело парня резко отклонилось назад, гитара выпала из его рук, беспомощно звякнув струнами.
– Вот, так хорошо, так отлично. – Эйверин окинула удовлетворенным взглядом парня, оказавшегося в телеге, и покатила ее вперед, уповая на свои силы.
Через квартал Эйви остановилась и утерла лоб. Тонкие руки ее дрожали от слабости, но она сжала зубы до скрежета и вновь навалилась на мокрую от пота ручку телеги.
На площади Слуг девочка остановилась и застонала от усталости. Нос ее обеспокоенно дернулся: запах дождя, пыли и едкой кислоты. Туман идет, и его ни с чем на свете не спутаешь. Эйверин рванула вперед так быстро, что телега с Гёйламом едва не перевернулась. Ботинки девочки застучали по мостовой, вторя ударам сердца. Ей не успеть. Точно не успеть. Гёйлам слишком тяжелый, а она худа и немощна. Ей не пройти с ним и трети города, не опередить легкий туман, гонимый ветром.
Вот он заструился под тонким пальто, вот достиг взмокшей от пота спины. Но когда безжалостный туман, хищно стелясь по земле, подобрался к Гёйламу, тот закричал. Глаза его вновь стали голубыми, но лицо тут же исказилось от боли.
– Гёйлам, беги! – завопила Эйви.
Но парня не нужно было об этом просить. Он выскочил из телеги и помчался вниз по улице. Возле стены, разделяющей город на Верхний и Нижний, Гёйлам споткнулся и упал, но тут же вновь подскочил на ноги, с ужасом глядя на свои ладони. Эйви догнала его, на ходу стаскивая с себя пальто и шарф. Суетясь, она пыталась обмотать парню голову, чтобы он не наглотался яда.